Ноосферату
Шрифт:
Приятно, что моя первая-великая любовь научила меня прощаться и уходить без жалости и сожалений.
Приятно, что бухая дама так и не поняла, что играла с огнем, пока не сгорела дотла.
Я ведь не вру не потому что не умею, а потому что мне – лень.
Мне лень вспоминать, кому и что я врал.
А сказанная правда, которую так всегда легко проверить, настраивает людей на благожелательное отношение.
От
От потом уже поздно.
Можно сгибать и разгибать пальцы, считая, сколько же раз это правило: «не врать», вытаскивало меня из всяческих глобальных жоп, задниц и глубоких анусов.
Правду говорить не легко, не приятно, но нужно.
И мстить.
Тоже нужно, обязательно нужно.
Только – не спеша.
Только – искренне простив обидчика.
И вот тогда…
Я усмехнулся и пошагал мимо печальной похоронной процессии из девяти лиц невнятного вида и испитости.
Вот и еще один алкаш отправился в путь.
И пусть его родня и собутыльники твердят хором, какой-же усопший был прекрасный человек, вот, только что пил…
Говном он был этот жиртрест.
Говном, стукачом и мудаком.
И детишек воспитал точно таких же, недалеко упавших от яблоньки.
Я дошел до поворота, до припаркованной в тенечке «Мазды», взятой вчера напрокат в местном аэропорту.
Что же, прощай «стукачок», ты подыхал последние семь лет, по частям сваливая в гроб и мучая свою родню.
Я сел за руль и пару минут помолчал, чувствуя, что дышать стало легче.
Пока я молчал, группа товарищей дотащила гроб до входа на кладбище, сделала шаг за ворота и…
На них сверху рухнула массивная арка, украшенная трехметровым металлическим крестом.
«Ну, даже земля могильная не принимает ни тебя, ни отпрысков твоих…» - Хмыкнул я про себя и повернул ключ в замке зажигания.
… Как ни странно, но я люблю машинки-«япошки». Они достаточно маневренны, неприхотливы, удобны и есть в них какая-то душа, которая европейскому, да и нашему – больше не присуща.
А еще, если в них придавить педальку газа, то можно представить себя вновь за штурвалом «Крокодила», несущегося по-над дорогой, забитой трясущимися от страха, рвущимися вон из города, людишками.
Поворот, поворот и еще поворот…
«Ох, ты, зараза»! – Вырвалось у меня, когда привычная дорога уперлась в шлагбаум, за которым раскинулось новое море, из которого торчали наружу пока еще не затопленные деревья.
Почесав затылок, съехал на обочину, ближе к воде, разделся и, радуясь жаркому, летнему деньку, с воплем влетел в воду.
Покрутив головой и отфыркавшись, нырнул с открытыми глазами, вспоминая места.
Отплыл еще метров на триста, снова нырнул и вынырнул, тут же, обратно – нужное дерево оказалось прямо подо мной.
Провентилировав легкие, нырнул к дереву еще раз.
Оплыл уже склизкий от воды ствол, и, заметив черную дыру, сунул туда руку…
Обсыхая на солнышке, улыбался еще одной своей «маленькой» лжи – все отчего-то были уверены, что я не умею лазать по деревьям!
Я скосил глаза на толстенький полиэтиленовый пакетик, уже отмытый от зеленоватого налета и хмыкнул.
«Даже маленький пакет пролежит две тыщи лет», храня тайны, от которых у некоторых волосы дыбов встают, а у некоторых отнимаются ноги и отказывают почки.
Достав из бардачка нож, аккуратно разрезал туго скрученную колбаску, являя миру двести грамм белого порошка, зоновский нож-выкидуху и изящное, витое кольцо с синевато-красным камнем.
Три предмета, из-за которых в школу пришли тогда еще менты и завертелось-закрутилось дело о химической лаборатории, в которой трое старшеклассников химичили «радостный порошочек», а директриса прикрывала собственного сыночка.
Выплыви тогда эти три предмета, вместо сынка директора села бы наша молчунья Фаридэ, пырнувшая Арвидика этой самой выкидухой, а всплыви порошочек – села бы, вместо директрисы, нежно мной любимая химичка.
Ну, а за кольцо, мог «встать на учет» и я сам.
Высыпал «вещество» в воду, выкидуху повертел и сунул к вещам – сейчас это обычный нож, за него и глаз-то зацепится только из-за наборной, разноцветной ручки, которую, кстати, надо бы почистить.
А вот кольцо…
Я повертел уже изрядно почерневший пестенек с камушком и с легкостью надел его на средний палей левой руки.
Эх, где же сейчас та, которая его мне подарила на память!
Сколько же о ней слухов мелькало, сколько бабок на лавочках подралось, обсасывая ее.
Эх, исчезла Ленка-Леночка, что жила через два подъезда от меня.
А потом появилась, сунула перстенек и совсем растворилась, словно приснилась.
Спрашивали-спрашивали меня об этом перстеньке разные личности, да и спрятал я его подальше, говоря всем, что отказался его брать.
Повернув кольцо камнем внутрь, сильно-сильно сжал кулак, так сильно, чтобы камень до крови впился в кожу.
И больно.