Northern downpour
Шрифт:
Они встретились только через год того случайного столкновения в аэропорту Мадрида, когда, наконец, ей удалось выбраться в Лондон.
— Как же я ненавижу такую погоду, — жаловалась она, когда Вильям встретил её с огромным черным зонтом. Рубашка на нём всё же слегка вымокла от моросящего дождя, но улыбка была широкой и открытой, пока они шли до такси.
— Тебе раньше нравился дождь. Старый сезон «Форс-мажоров» и горячее какао.
— Хорошо, мне не нравится Лондон, — призналась тогда она, и он замолчал на какое-то время, видимо, вспоминая их расставание.
— Я мог бы взять отпуск и прилететь к тебе. Ты же в последнее время жила в Варшаве?
Нура качала головой, ударяя
— Отец бы не отпустил тебя.
— Я бы его уговорил.
А потом были прогулки, сплетенные пальцы и попытки узнать друг друга заново (Нура была уверена, что она полюбит любую из его версий). Они блуждали по Лондону, терялись на его улицах и говорили, говорили, говорили…
У него была модная квартира с неплохим видом, плазмой и удобной большой кроватью в спальне, отгороженной полупрозрачными дверьми. Он и в семнадцать создавал впечатление богатого мальчика, у которого есть всё, а теперь с часами за пару тысяч евро и своей недвижимостью в столице Великобритании, стал самым настоящим мужчиной со связями и людьми в нужным местах. И всё же… он оставался тем самым Вильямом, который просил Нуру читать ему вслух норвежскую поэзию и сдувал чёлку на один бок. Его поцелуи так и оставались обжигающими, а ладони скользили по телу, словно проверяя, реальна ли она в его руках. Нура расстегивала пуговицы на его рубашке и думала, что не стоило тогда отвечать на его смс, одновременно приходя к решению, что мимолетный роман никому не повредил. В Варшаве у неё завязывались отношения с очередным коллегой (с карими глазами, выбритыми висками и манией пить зеленый чай). Она больше не верила в сказку, где Вильям был принцем, поэтому целовать его можно было без опаски.
Как она и предполагала, их роман продолжился. Каждый раз, когда он готов был выдохнуть заветные слова, Нура заставляла его замолчать, прижимаясь губами к его рту. Они по-прежнему жили в разных мирах: он в глянце с обложки, а она в постоянных разъездах и статьях для газет/интернет-порталов/журналов. Роман с коллегой не завязался и сошёл на нет через пару свиданий.
Всё изменилось, когда она увидела на тесте две полоске. Это было ушатом ледяной воды на голову, и ей пришлось взять билет на самолет в нелюбимый Лондон, чтобы там размахивать руками перед глупо улыбающимся Вильямом, а потом едва не бросить в него стаканом.
Сейчас ей кажутся далекими те дни, когда она спорила с ним, упиралась и отказывалась принимать кольцо. Нура опускает взгляд на свои руки, хмыкает при виде привычного золотого ободка. Вильям подходит к ней со спины, утыкается лицом в плечо, и она ощущает его улыбку.
— Доброе утро.
— Вильгельм.
Он смеётся, разворачивает её к себе и целует, как множество раз до этого. Это их утренний ритуал, когда он не в Лондоне с отцом, а дома в Осло. Ему пришлось отказаться от многого, чтобы вернуться в Норвегию, оттого что Нура напрочь отказалась поселиться в Британии (в кой-то веки решила побыть эгоисткой).
— Ты как раз вовремя, она должна скоро проснуться.
Они привязывают шарики к спинке стула и пару минут смотрят на спящего ребенка: её подрагивающие во сне реснички, темные волосы и маленькие пальцы, сжимающие одеяло. У них куча фото Кэриты, но каждый раз хочется сделать новое, потому что она меняется день ото дня. Вильям Пенетратор, которого считали плохим мальчиком и главным бабником школы, совершенно не может устоять перед малышкой, которая, только разомкнув карие глаза, начинает вить из него верёвки. Он сжимает талию жены, и выглядит донельзя счастливым, когда Кэрита сонно причмокивает, глядя на родителей несфокусированным взглядом.
— С Днём Рождения, солнышко.
И Нура тоже счастлива.
==========
соулмейты au ==========С этим миром что-то было не так — как иначе объяснить то, что невозможно увидеть цвета, пока не поцелуешь своего соулмейта? У Вильяма проблем с поцелуями не было, его вполне честно считали дамским угодником и неисправимым бабником. Он презрительно хмыкал, когда речь заходила о родственных душах и разбивал сердца маленьким наивным девочкам, которые пытались соблазнить его в надежде, что он окажется их соулмейтом.
Само собой, он не хотел признавать, что и сам в тайне надеется на это.
Он старался из всех сил представить, каковы цвета, каков мир по-настоящему. Плохиш Вильям Магнуссон отчаянно желал разделить свою жизнь с кем-то.
И всё же… Сколько бы он не играл свою роль, не целовал блондинок, брюнеток, рыжих, он продолжал видеть только серый.
Когда они с Крисом и ещё парой ребят едут в Берген на уикенд, то Вильям не планирует ничего особенного — хорошо оттянуться и найти временную подружку. Берген его раздражает больше других городов: всюду цветы и море зонтов, цвета которых он различить не может. От влаги челка неприятно липнет ко лбу, а в толстовке прохладно, но он всё равно идёт с парнями на ярмарку. Там, как правило, можно найти пару прелестных девочек, которые мечтают о соулмейте (ах, как жаль, что их город слишком мал в сравнении с целым миром).
Вильям наступает в лужу, матерится под смех друзей, и, подняв взгляд, на секунду замирает. В одной из палаток сладости продает симпатичная девушка, у неё широкая улыбка и дождевик (конечно, серый). Крис ловит его взгляд и хлопает по плечу.
— Удачи, бро.
Вильям хмыкает и идёт прямо к палатке, зонт по пути задевает другие зонты, но местные к этому привыкли, поэтому даже не делают замечаний. В очереди приходится стоять дольше, чем хотелось бы, потому что пухлый мальчик впереди никак не выберет конфету, задерживая остальных покупателей. Вильям наблюдает, как двигаются тонкие запястья, насыпая горсть леденцов в пакет, а губы, довольно темные (скорее всего, помада), изгибаются в улыбку. Она ему нравится.
— Привет.
Он нацепляет выражение, на которое ведутся все девушки, а взамен получает дежурную вежливую улыбку.
— Здравствуйте, что вам?
Когда не видишь цветов, учишься понимать мир по другим признакам, и Вильям ставит ещё один плюсик напротив пункта «голос».
— Твоё имя.
— Что? — брови сходятся, но улыбка продолжает оставаться на месте.
— Как тебя зовут?
— Нура, — недоуменно отвечает она, переминаясь с ноги на ногу. Вильям кладет горсть монет и первую попавшуюся шоколадку на прилавок.
— Вильям.
Нура пробивает товар, всеми силами стараясь не смотреть на него, и Вильям ухмыляется: ему не привыкать к смущению и деланной наивности.
— Очень приятно, Вильям. Спасибо за покупку, приходи ещё.
Он перехватывает её руку, когда она протягивает чек и сдачу, и Нура вздрагивает.
— Встретимся сегодня вечером?
Она мгновенно перестаёт быть милым приветливым сотрудником, вырывает руку и произносит, глядя на него теперь уже с неприязнью.
— Найди себе кого-нибудь другого. Ты задерживаешь очередь.
— Я всё равно ещё вернусь, — зачем-то говорит он, запоздало думая, что фраза будто вырвана из дешевого ужастика. Он не собирается преследовать девчонку, но что-то в ней есть такое, отчего хочется увидеть её снова.
Вильям по-прежнему не любит Берген. И, тем не менее, город кажется ему немного уютней, когда он стоит на площади, глядя, как Нура идёт после работы. На ней всё тот же дождевик, а теперь ещё видны резиновые сапоги. Вильяму нравится её непосредственность, и он подходит к ней.