Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
Шрифт:
Я со вкусом позавтракала, съела все свои любимые пирожные и слегка поболтала с Гретой и другими соседями по столу о погоде предстоящей весны и прочей чепухе, однако мне было как-то не совсем по себе, а еще немножечко неудобно перед моей немецкой знакомой. Хотя вот пойди и пойми, отчего вдруг такие чувства?
Глава 44
С приходом настоящей, полноцветной и буйной весны мне, как всегда, стало намного легче, проще и веселее существовать. «Вот теперь-то, стало думаться мне, уж если и придет очередной удар судьбы, я приму его стойко и твердо, это ведь ничего, если все-таки поначалу самую чуточку подберусь и втяну голову в плечи».
Самое большое жизненное удовольствие мне доставляло бесцельное блуждание по живописным окрестностям
В самом низу эти веселые потоки, ничуть о том не печалясь, с энтузиазмом разбивались на тысячи цикадами поющих ручейков и с нежным урчанием мягко текли дальше до дружеской встречи друг с другом. И столько щедрой, живой энергии выделял водопад, что, но это понятное дело, прудик, являющийся логическим итогом всего этого великолепия, ничуть не замерзал даже в самую суровую норвежскую зиму.
Удивляло меня лишь то, что сам пруд всегда имел совершенно спокойную, почти зеркально гладкую поверхность, по которой лишь время от времени пробегала трепетная, по-девичьи застенчивая рябь. Далее чуть зеленоватая вода по всему периметру пруда поэтично стекала вниз (невольно мне вспоминались школьные строки: «Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы. Люблю немолчный говор твой и поэтические слезы. Твоя серебряная пыль меня кропит росою хладной. Ах, лейся, лейся, ключ отрадный. Журчи, журчи свою мне быль!»), а уже внизу она превращалась в весьма бурную и своенравную речушку, упрямо несущуюся вперед и вперед по крупным и круглым, как футбольные мячи, камням.
Нет, мне и впрямь не на шутку казалось, что водопад желает рассказать мне некую историю, что-то о насильно выдаваемой за нелюбимого замуж юной крестьянской девушке, но уловить смысл до конца я пока еще не была способна.
Сама же мельница, вся в окружении высоких и стройных, но уже старых сосен, представляла комбинацию архаичного бревенчатого сарая с массивными, явно пристроенными много позже четырехугольными колоннами из белого камня. Все сооружение венчала небольшая дощатая клеть красно-коричневого окраса с телевизионной спутниковой тарелкой на крыше, с боков же к мельнице примыкали огромного диаметра трубы и вместительные металлические контейнеры.
«И тогда, помолившись Богу и храбро предав ему в руки страдающую нежную свою душу, Сульвейг-Сольвейг закрыла глаза и без единого звука прыгнула вниз на камни», – каждый раз на этом месте просто как сущее наваждение лился мне в уши чей-то печальный шепот.
А еще я полюбила стоять на массивном, трехопорном, сложенном из тех же булыжников, очень каком-то провинциальном и необыкновенно милом мостике. Как мне было невероятно приятно всем животом прижиматься ко всегда теплым и будто бы живым поручням; обозревать неспешные воды, забываться в зыбкой игре отражений старинных бревенчатых построек на каменных столбах, чувствовать себя под защитой мощных, никак не менее чем столетних, деревьев.
Ах, надо же, теперь по многу часов я позволяла себе ничего не делать и при этом теперь нисколько не чувствовала себя виноватой бездельницей. Такое случалось со мной лишь в далеком детстве на маминой даче. Только смотреть, только вдыхать полной грудью чудесные весенние запахи, а еще иногда валяться на свежей, еще ярко-ярко изумрудной травушке-муравушке под пьянящим нежарким солнышком. Как же приятно совсем ни о чем не думать. А ведь месяц назад я целыми днями раздумывала исключительно о себе и своих бедах. Как страшно я о них тогда горевала, и какое же сейчас наступило блаженное облегчение!
Все глубже, дальше и больше я приучалась жить медленно, неспешно и несуетливо, время от времени надолго замирая от удивительного сердечного восторга, прямо посреди дороги заглядевшись, например, на кудреватые розово-сиреневые облака-лошадки или чутко вслушиваясь в нежный и тихий шепот мудрых и добрых деревьев…
От нашего санатория к церкви и затем к автобусной остановке вела красивейшая тенистая аллея, где вдоль аллеи
с одной стороны бежала ее закадычная подружка: мелкая, но звонкая речушка, а с другой – кудреватые рощицы чередовались с плантациями неких посадок. Весна пришла, о Господи, хорошо-то как, и какое же наступает буйство чувств и красок в человеческой душе! Идешь, а водичка звенит себе по камушкам-колокольчикам, а в рощах на разные лады распевают-свистят счастливые птицы; женственно-нежный ветерок гладит по лицу и ласково путает волосы путника, и тут же клейкие молоденькие листочки шепчут ему свои вечные любовные признания – жизнь, несмотря ни на что, продолжается!Церковка, та тоже хороша была необыкновенно: сложена из красно-розового кирпича, по-хорошему затейливая своими фантастическими башенками и стрельчатыми окошками; в весенне-летнее время с цоколя до крыши увитая вьющимися розами, а при ней журчит-мяукает фонтанчик в виде лесенки и стоят веселые леечки всех цветов радуги для полива пышно цветущих кладбищенских цветов.
С самого детства, сколько сама себя помню, питаю я особую склонность к пребываниям на кладбище, и не раз и не два там меня посещали удивительные видения, в моем собственном понимании совершенно необъяснимые каким-нибудь гипнозом или же там повышенной впечатлительностью личности.
Кладбище при норвежской церкви было настолько ухоженное и уютное, я бы даже назвала его домашним, что там прямо можно было умиротворяться и расслабляться хоть днем, хоть ночью. Вот единственное, чего не существует на западных кладбищах и никогда там не происходит, так это тех мистических происшествий и инфернальных загадок, тех леденящих душу предчувствий, что сейчас кто-нибудь этакий, с параллельного света, страшный и до жути интересный где-нибудь тут себя покажет или как-то по-иному даст знать о своем присутствии. В норвежских же местах вечного покоя можно быть абсолютно уверенным, что никто тебе и не покажется и не примерещится, а если и покажется по случайному недосмотру, то уж постарается никак и ничем себя не проявить либо из-за всем тут присущей вежливой отстраненности, либо же из-за вполне понятных опасений нарушить чужое индивидуальное пространство. Недаром в скандинавских сагах даже мертвые были обязаны подчиняться всем тем же общественным и моральным законам, что и живые, если уж умершим случалось по некоему неведомому недосмотру очутиться среди живущих. Интересно, что даже самые ужасные по нраву мертвецы в тех легендах ни разу так и не попытались поставить под сомнение такие строгие правила приличного общественного поведения. Видно, только в моих родных краях что ни мертвец – то вурдалак и хулиган.
На аскербадовском кладбище, впрочем, как и на остальных, очень аккуратненькие и совсем простые надгробия, большей частью ничуть даже не полированные, ровными рядами без затей располагались на высоком открытом и светлом холме. Аккуратно подстриженные кустарники, несколько вековых каштанов, ритмично чередующиеся сосенки и кипарисы, неизменные анютины глазки и разноцветная герань возле каждой могилки – вот и весь западный кладбищенский дизайн. Да, еще возле каждой могилки имеется фонарик, который с наступлением сумерек сам автоматически зажигается и начинает изливать во тьму свое мягкое, палево-розовое свечение – поэтому когда темнеет, на кладбище становится еще красивее, уютнее и романтичнее. Вдоль кладбищенских аллеек там и сям сверкают крашенные в белое невысокие деревянные скамеечки в окружении хора круглых модерновых неоновых ламп. Ну парк культуры и отдыха, да и только!
В этом задумчивом парке однажды совсем случайно я обнаружила три могилки совсем молоденьких русских мальчиков – советских военнопленных, погибших во время Второй мировой войны, да так и оставшихся лежать в чужой им скандинавской земле. Я по возможности регулярно принялась приносить им свои скромные и самодельные букетики из полевых цветов и трав и по этой причине начала посещать кладбище и церковь довольно часто. Как-то раз, когда я по обыкновению тихо присела на скамеечку возле могилки самого юного, девятнадцатилетнего, из погибших русских юношей, медитативная кладбищенская сень, видимо, оказала свое влияние, и как в полусне перед моим внутренним взором отчетливо встали картинки других похожих посиделок вблизи другой милой сердцу могилы, только много лет тому назад.