Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

– Посмотрим… Я еще ничего не решил с официальной регистрацией. Не понимаю, зачем все это надо! Просто какая-то устаревшая формальность, так любимая женщинами.

«Ох, ничего себе жених! – сумасшедшим красно-синим волчком игрушкой мысли в вихре торнадо бешено завертелись в голове. – А здесь-то он что делает и почему такое мне рассказывает? Ведь раньше, когда видел меня на кладбище, сюда тоже приезжал. Спрашивается, зачем? А кто же его невеста?»

– Так тебя, Руне, оказывается, можно поздравить. И кто же счастливая невеста?

Самообладание потихонечку-полегонечку начало ко мне возвращаться, правда, теперь к нему примешивалась некоторая толика жгучей и злой женской обиды.

Хорошо было бы, чтобы этот обманщик провалился в преисподнюю прямо на моих глазах! Мир ничуть не пострадает от такой потери.

– Кто? Герлфренд? А, Камилла… Она по образованию психолог. Теперь ей в голову пришла идея писать книгу о торговле женщинами-рабынями в современной секс-индустрии. Поэтому-то она так рвется в Таиланд.

– Где она находится сейчас?

– На Филиппинах вместе со своим отцом… Женщины за тридцать три вдруг резко начинают желать младенцев и сходить по этому поводу с ума. А мне зачем еще дети, и потом вообще…

– Здорово! Хорошо так свободно путешествовать по свету! – решительно перебила я его разглагольствования по поводу женщин и детей. – Уверена, что вы отлично проведете свои совместные каникулы. Сейчас мне надо спешить. До свидания и счастливого пути!

Я собралась вылезать из зарослей, но тут Руне осторожно, но цепко взял мои холодные и напряженные кисти рук в свои широкие ладони, как бы намереваясь их согреть. Потер, подул, поцеловал, прижал к бархатистой ткани рубашки в квадрате, где у человека должно бы находиться сердце.

– Вероника, милая, я ведь понимаю, как, должно быть, нелегко тебе живется…

Аккуратно и совсем слегка дотронулся до моих волос вкрадчивый норвежец, опять вспомнив русский язык. Эх, мне бы только удержаться – не всплакнуть. Не хочу таким, как он, слезы показывать!

– Расскажи мне, как ты живешь… Я так хочу тебе помогать… Хотел бы тебе помочь, если позволишь.

На этих льстивых сетованиях серо-стальные глаза офицера разведки вновь широко распахнулись и, как прежде, облили меня почти радиоактивным излучением неземной нежности и восхищения. Быть бы ему не разведчиком, а артистом академических театров! Внутри моего существа уже вовсю шел свирепый процесс окаменения-схватывания души, совсем так же, как если бы там твердел бетонный раствор.

– По-прежнему, Руне, живу я будто бы с замороженными крыльями, но надеюсь вскоре отогреться и в свободном падении, нет, полете, легко взмыть в голубое поднебесье. Вот так!

– Слушай, Ника, а завтра? Давай завтра вечером сходим в один очень симпатичный китайский ресторанчик. Поверь мне, там отлично готовят настоящую китайскую еду. Думаю, тебе по вкусу придется их фирменное экзотическое блюдо из сладкой свинины и обезьяньих мозгов. Мне хочется тебя куда-нибудь пригласить, может быть, завтра ты найдешь несколько часов для своего искреннего друга, который желает тебе только добра. Ты должна знать, что я действительно хочу и готов оказать тебе всестороннюю поддержку… Я хотел бы заботиться о тебе и способен это сделать. Подумай обо всем спокойно и непредвзято; я сделаю для тебя все, что только ты пожелаешь.

Монолитная бетонная глыба в моих душе и теле завершила свое формирования, поэтому сладкозвучные лукавые речи начали просто раздражать.

– Нет-нет, большое спасибо, но как раз в обезьяньих мозгах я ничуть не испытываю нужды. У меня свои совсем не хуже. Быть похожей на сладкую свинину мне не хочется, извините. У меня, милый Руне, последний экзамен на звание системного инженера на носу. Буду усиленно готовиться. Счастливого тебе путешествия, всех прочих благ!

Потом, на хорошей скорости, я понеслась прочь от змея-искусителя из норвежской контрразведки, но вовсе не потому, что так забоялась его преследований, обольщающих ужимок с телодвижениями или же собственных женских слабостей, а просто так для себя решила, да и времени стало действительно в самый обрез. Через пару-тройку шагов будто бы какая-то невидимая сила преградила мне путь, не позволяя двигаться в направлении любимого санатория. Пришлось остановиться, обернуться назад и звонко, лихо, до отчаяния весело крикнуть столбом стоящему на фоне разлапистых кустов норвежцу:

– Милый Руне, все забываю тебе сказать… Обрати внимание: детали твоей одежды всегда хотя бы чуть-чуть, но непременно выглядывают друг из-под друга. Вот сейчас в расстегнутом вороте рубашки виден мизерный уголочек голубой футболки, а боковые швы этой самой рубашки слегка сдвинуты вперед. Тебе за этим надо следить, а то выдает характер. И еще: был такой знаменитый русский фильм про работников вашей отрасли, назывался «Мертвый сезон». Там говорилось, что для разведчика самое главное – иметь чувство собственного достоинства, безграничное терпение и ювелирную точность. Того тебе желаю!.. Да, кстати, не знаю теперь ничего вульгарнее обжиманий в кустах!

И надменно встряхнув гривкой волос и игриво помахав ладошкой и наипрестительнейшим образом улыбнувшись в растерянном онемении глядящему мне вслед чужому мужчине, на всех парусах полетела вперед через чудесную кудрявую рощицу, в которой птицы по-прежнему распевали свадебные песенки. Стремительная речушка с любовью перебирала звонкие камешки, а прямо на глазах распускались, соки набирали весенние волшебные цветы. И ничего на свете больше не могло меня остановить.

По правде признаться, за секунду до того, как окончательно скрыться в роще, я еще раз обернулась посмотреть на Руне. В ослепительных лучах кажущегося совсем белым солнца он сделался просто пятном на темнеющем силуэте церкви. То мелкое пятнышко медленно, как при специальной замедленной съемке, сначала приблизилось, а затем слилось окончательно с другим светлым пятном размером побольше.

С сожалением вспомнила я о своей записной книжке с эпитафиями, которые, будучи еще совсем девочкой, любопытная Вероника не ленилась списывать с кладбищенских надгробий. Там как раз что-нибудь дельное отыскалось бы к текущему случаю! Эх, зачем позабыла привезти с собой из Москвы свое же собственное рукописное сокровище!

Достаточно быстро, всего-то минуты за три, переодевшись в купальник, а поверх – в тренировочный костюм, я еще на некоторое время задержалась у зеркала в белой раме, спонтанно и совершенно не ко времени занявшись тщательным разглядыванием своего зеркального двойника так, будто впервые его увидела.

Непонятно, с какой целью природа наградила меня такой сияющей подобно солнцу, до предела бесстрашной и пленительной красотой того самого «Ангела с мечом», иконописные, в строгом соответствии с каноном портреты которого можно видеть по правую руку от входных дверей в русские православные храмы. Внешность моя существовала как бы совсем сама по себе и жила своей собственной жизнью. На ней, к счастью и к моему удивлению, почти никак не отражались ни жизненные передряги, ни невзгоды судьбы, ни унижения от окружающих людей, ни крах юношеских надежд, ни циничные шутки рока – ну совсем ничегошеньки. По-прежнему светилось изнутри удивительным таинственным сиянием все же мое, но совершенно отдельно от меня как таковой пребывающее лицо, умные мышцы которого умели сами по себе расслабляться, хотя я лично вовсе не обладала ни способностью, ни умением, ни душевной силой справляться с вихрями-ураганами своих неисчислимых эмоций, а кожа его редко когда изменяла своему изначальному золотисто-шоколадно-розоватому оттенку, весьма смуглому даже для уроженцев Средиземноморских стран – то есть также была весьма загорелой «не от мира сего». С какой, спрашивается, стати?

Вот лицо мое – словно прекрасный тюльпан.Вот мой стройный, как ствол кипарисовый, стан.Одного, сотворенный из праха, не знаю:Для чего облик этот мне скульптором дан?

Торжественным хоралом во мне зазвучали упоительные строки придворного математика средневекового Хорезмского шаха Омара Хаяма – истинного певца этого мира и этой жизни.

Итак, по одну сторону зеркальной поверхности стояла я – одинокая, полунищая, полубольная, полуубогая, психологически вконец разодранная русская тетка средних лет; зато там, в туманной и таинственно мерцающей глубине зазеркалья виделось явление настоящего божьего ангела в короне золотистого свечения вокруг головы, со свежими, вечными розами цветущими щечками; нежно изысканным овалом упоительного, хотя в то же время весьма волевого, серьезного, если не сказать сурового, личика; ясными, блестящими, глубокими очами в обрамлении стрельчатых ресниц под живописно изогнутыми соболями-дугами бровей.