Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
Шрифт:
– Хочу… Отчего же не сплавать за цветами, – неожиданно для себя самой ответила девочка Вероника и тут же подумала, что надо бы пойти рассказать бабушке, где я буду, чтобы не начала искать.
Я не успела додумать эту мысль до конца, как бабушка в своем излюбленном, бордовом в крупный белый горох купальнике была тут как тут. Она, видно, являлась экспертом не только по великим классикам, но и в чтении мыслей на расстоянии.
– Что вы хотите от ребенка, молодой человек? – слегка презрительно проворчала строгая старушка и стройной ногой взрыхлила песочек вокруг себя со смутной угрозой всему окружающему ее пространству. – Вы почему же не спрашиваете у родителей разрешение, если хотите куда-то повести девочку? Лютики-цветочки собирайте в одиночку. Вы знаете, как это называется?
Молодой человек изумленно-ошалело взглянул на меня, малиново покраснел и, едва
Я встала, и бабушка несколько остервенело принялась стряхивать песок с кружевного бежевого покрывала, на котором только что сидел незнакомец. Мимо прошествовал степенный, заслуженный председатель нашего садоводческого товарищества Валентин Григорьевич, дружески помахал нам с бабушкой рукой и даже послал шутливый воздушный поцелуй. Я со вздохом взглянула в сторону гипотетических кувшинок, покорно выслушивая очередную проповедь на тему о недопустимости уличных знакомств с чужими взрослыми людьми, которые, возможно, занимаются профессиональными похищениями детей, заманивая несчастных крошек обещаниями показать им новорожденных котят, кроликов или хомячков. Я думала о том, что едва ли этот удивительно красивый, стройный и загорелый мужчина собирался мне показывать хомячков или вообще о них говорить; тут речь явно шла о чем-то мне пока неизвестном, но волнующе таинственном и увлекательном.
Страстный хорват, естественно, не думал отставать, а поволочился из вагона за мной. На платформе он бухнулся на колени, заключил в объятия мои бедные ноги и умолял стать счастьем всей его жизни. Сцена любовных объяснений возобновилась с прежней силой к всеобщему развлечению зрителей-прохожих.
Теперь я (или, вернее, мама с бабушкой) жила недалеко от Белорусского вокзала, но не хотела выходить из спасительной сени московского метро, пока этот тип не согласится отцепиться и проследовать далее своим маршрутом. Наш дом стоял в самой глубине тихого старого московского двора, и путь к нему пролегал через заросший сад и проходной двор. Если хорват за мной увяжется, то в заросшем саду он может окончательно осатанеть от страсти, а именно этого мне хотелось меньше всего. Тут хоть люди вокруг, останавливаются в отдалении и смотрят… Нет, надо найти какой-то способ остудить такой пыл и темперамент!
Я принялась с мольбой гипнотизировать молоденького голубоглазого милиционера, в философских раздумьях наблюдавшего любовные излияния на вверенной ему территории. Он почти сразу откликнулся на немой зов, подошел грозной, уверенно-угрожающей походочкой и строго потребовал документы у возбужденного иноземца. Пылкий хорват здорово смахивал лицом на пресловутое «лицо кавказской национальности». К сожалению, синий паспорт оказался в полном порядке, иностранец вежливо разъяснил, что работает в Москве по контракту строителем и умирает от приступа внезапной, как разряд молнии, любви. Озадаченный милиционер задумчиво откозырял и удалился на короткую дистанцию, с которой время от времени, как бы ненадолго отвлекаясь от бдительной созерцательности, продолжал посылать мне мощные импульсы поддержки. Поскольку хорват все же перестал заключать меня в жаркие объятия и падать на колени, то в принципе теперь я была свободна и могла идти, но в действительности я не могла. Я принялась тихо урезонивать горячего поклонника и уговаривать его ехать дальше одному, объясняя, что я не слишком молодая и замужняя матрона.
– Да таких женщин просто не бывает! Слушай, бросай своего мужа, и дело с концом. Он все равно не сможет любить тебя, как я, – отвечал твердолобый упрямец, с первобытным восторгом зарясь на мои белокурые локоны, небрежно рассыпанные по плечам.
Лучше бы я их заколола в пучок, как советовала бабушка: и скромно, и не жарко. Пришлось достать из записной книжки фотографию сына, где, к счастью, он выглядел намного старше. Никакого эффекта.
– Богиня, Венера, Лионесса, ты лучше покажи фотографию мужа. Вот видишь, у тебя с собой ее нет, значит, ты его не любишь. Ты полюбишь меня сразу, как только узнаешь! Нет, тебе нужно узнать меня получше.
В качестве последнего аргумента жестом фокусника я извлекла из сумки чайник и разделочную доску, попутно объясняя, что муж, сын, мать, бабушка и прочая многочисленная родня ждут меня дома со все возрастающим нетерпением. Даже это не произвело на собеседника ни малейшего впечатления, видимо, у него самого беспокойной родни было намного больше. Я не на шутку разозлилась и спокойно сказала, что вот прямо сейчас меня начинает мутить,
крутить и подташнивать ввиду токсикозной беременности, потому что муж, сын и все прочие мечтают о девочке. Итак, прямо сейчас, на его глазах я начинаю падать в коматозный обморок!– Ах-вах, какая жалость. До чего же не везет мне в жизни. Эх-ва, такая красавица!
Наконец-то дошло до навязчивого кавалера, и он снова запричитал, как на похоронах:
– Эх-ва, эх-ва. Бедный Горан, одинокий Горан, невезучий Горан…
Сочувствие к его горю заняло еще минут пятнадцать-двадцать, но в итоге за ним наконец-то сомкнулись стальные створки вагонных дверей. Поезд плавно тронулся прочь, страстный хорват пылко целовал на прощание вагонные окна и махал мне рукой. С превеликим облегчением я перевела дух.
Мои хорошенькие часики-браслет упрямо показывали половину одиннадцатого, и при мысли о бабушке мне действительно стало дурно. Боже мой, как я ругала себя, что не люблю носить в сумке вечно не вовремя трезвонящий мобильный телефон.
Заплаканная мама с покрасневшими белками серо-зеленых глаз встречала меня наверху у выхода с эскалатора. Я перепугалась не на шутку и со ступенек крикнула:
– Что с бабушкой?
– Никочка, девочка моя, ты жива? Бабушка без пяти девять начала ворчать и нервничать, ведь в Москве сейчас форменный бандитизм. В начале десятого я позвонила Майечке. Мы думали, что ты до сих пор сидишь у нее. Ее мама отвечала, что ты от них уехала около восьми и по идее должна бы доехать домой. Я не знала, что и думать. Бабушке сказала, что ты в пути, и пошла к метро. Расспросила милицейский патруль, не видели ли они высокой беленькой девушки в цветастеньком сарафанчике и серебряных босоножках на каблучке. Они меня заверили, что такая из метро не появлялась, иначе они точно бы узрели. Вот я тут с тех пор стою и плачу, не знаю, что делать, уже целый час. А бабушка там совсем одна. Только бы она забыла про часы!
Проворным галопом мы понеслись к дому, с шумом разрезая плотный, стоячий, накалившийся за день, да так и не остывший воздух. Запыхавшись и громко стуча сердцами, влетели в квартиру – бабушка увлеченно смотрела по телевизору очередной мексиканский сериал про любовь и не обратила на нас внимания. Манерный красавчик аристократ Дон Педро как раз уговаривал юную красавицу Хуаниту бежать вместе с ним в Сан-Диего от тирана отца, приходившегося Дону Педро троюродным дядей. На самом деле Дон Педро был женат, но неудачно. В предыдущем эпизоде жена сбежала от Педро с его родным братом Доном Хосе, причем любовники тоже отправились в Сан-Диего, но обманутый муж о том не подозревает. Хвала Богу, телевидению и латиноамериканской страсти.
Глава 11
Следующие два дня я послушно провела с бабушкой, слушая бесконечные, но, надо признать, достаточно интересные рассказы о ее безупречной юности с героической зрелостью и моем безалаберном детстве и безответственном отрочестве с рассмотрением хрупких, пожелтевших от времени фотографий в старом альбоме. Взамен от меня требовались бесчисленные истории про ее правнука Игорька, особенно бабушку интересовало, чем ребенок болел, как учится в школе и любит ли физику с математикой. Несмотря на мое присутствие, бабушка принималась утирать любимым клетчатым платком безудержно катящиеся слезы каждый раз, когда ее дочь – моя мама – выходила из квартиры хотя бы и совсем ненадолго, например в булочную за хлебом. Она навязчиво страшилась смерти в беспомощности и одиночестве, в случае если что плохое случится с дочерью по пути. Ну просто небывалый разгул преступности и бандитизма случился в городе Москве за последнее время, нет, вот Сталин бы такого никогда не допустил!
Я пригласила маму в ресторан «Арагви» отпраздновать мой приезд, а бабушке пришлось сказать, что мы пошли ловить сантехников. Ловля последних в глазах старушки была таким же святым и многотрудным делом, как для правоверного мусульманина поход в Мекку. На прощанье она нас перекрестила и с чувством произнесла: «Ну, с Богом!» В ресторане мама вела себя неспокойно и несколько раз порывалась встать и уйти из-за оставленной бабушки, из-за ужасной цены заказа, в два раза превосходившей ее месячную пенсию. С трудом я умолила ее дождаться заказанного сациви, шашлыков и рубиново-красного вина «Лидия» в ее, тоже Лидии, честь и заклялась еще когда-либо пытаться выводить маму «в свет». Она практически ни к чему не притронулась, а попросила удивленного официанта упаковать закуски ей с собой домой для старой матушки. Прямо так и сказала: «Для моей старенькой матушки». Частенько начала мама вставлять в свою речь фразочки, как из допотопных времен.