Нова Свинг

– Вы гляньте на записи с нанокамер! У нас исчерпывающая сводка. Не получается зафиксировать четкий момент их исчезновения. При определенном освещении даже кажется, будто они до сих пор тут, даже сейчас. А сбежав из КПЗ, они, как выясняется, еще какое-то время шлялись по участку. – Она обвиняюще воззрилась на свое плечо. – Ну что могло произойти? Не было ни минуты, чтобы их там не видели. Они будто испарились.

– Объяснений этому у меня нет, – снова заключила она.

Эшманн почесал голову.

– Большие шишки могут себе одного затребовать, – предположил он. – Но у нас сейчас нет нужды им это показывать. – И – стараясь ей помочь: – Никто не мог такого предусмотреть.

Она потребовала обыскать кафе «Прибой».

– Еще рано, – сказал он. – Но день сегодня неплохой. Посетим его всеми возможными средствами.

Она уставилась на него.

– Что?

– Тебе полезно будет попрактиковаться за рулем, – заявил он ей и дал выходной своему шоферу. Двадцатью минутами позже она уже увязалась с ним. Сидя на переднем пассажирском сиденье со скрещенными на груди руками, он удовлетворенно улыбался. Розовый «кадиллак» с откидным верхом скользил по дороге, ведущей от офиса в сторону Корниша, между пальмами Манитауна и белыми дизайнерскими дюплексами Марикашель-Хилл. С утра шел дождь, но потом выглянуло солнце, и последняя влага быстро покидала воздух. Он любил, когда его везли, и гордился своей машиной. Спустя несколько минут он сказал:

– Вот видишь? Тебе уже лучше. Получай удовольствие.

Она искоса глянула на него.

– О нет, – протянул Эшманн, – только не говори, что я тебя расстроил.

– Не могу поверить, что вы так невозмутимо к этому относитесь. Не могу поверить, что вас это не завело.

– Меня завело, – ответил он. – Но я не на тебя злюсь.

Позволив ей это переварить, он решил сменить тему и завел рассказ об убийствах в некорпоративном порту. На месте исходного преступления, несколькими годами ранее, он обнаружил две стихотворные строчки, вытатуированные под мышкой у жертвы: «Ниспошли мне сердце неоновое, Обезоруженное девичьей походкой».

– Это была Мона, прибывшая из места за пять световых отсюда по Пляжу. Обычная девчонка в свежеиспеченной полиуретановой обувке. Татуировка же уникальна, – говорил он, – в том отношении, что неумная. Обычные чернила, нанесенные на кожу каким-то древним методом. Судмедэксперт установил потом, что нанесли татуировку уже после того, как сердце девушки перестало биться, в стиле тату-мастера, ныне мертвого, но популярного за пару лет перед тем. [7]

– Ну как это возможно? – требовательно спрашивала ассистентка.

7

Отсылка к одному из убийств, совершенных маньяком Майклом Кэрни в «Свете».

Эшманн, пытаясь разжечь трубку, выкинул из «кадиллака» еще одну бесполезную спичку.

– Ты оглянись, – посоветовал он ей. – Центр города меньше чем в двух милях от ореола Явления. Как можно быть уверенным в том, что тут творится? Тут возможно все. Что, если преступления тут совершаются без всякой цели; что, если их разбрызгало из Зоны, словно спреем, и никакой особой причины у них нет?

– Неожиданно поэтичная идея, – сказала она. – А как насчет убийств?

Человек, похожий на Эйнштейна, улыбнулся своим мыслям.

– Может, я тебе потом расскажу, когда ты научишься задавать правильные вопросы.

– Думаю, мы приехали.

Лонг-бар в кафе «Прибой» полнился прозрачным воздухом и клиньями солнечного света. Через открытую дверь внутрь задувало песок, официанты кемарили. Какой-то ребенок ползал между плетеными столиками в одной черной маечке с надписью «SURF NOIR». [8] Истолкования надписи, все как одно нелепые, брызнули с майки, словно капли воды, как если бы мертвые метафоры, заточенные внутри метафоры живой, сталкивались и реверберировали, бесконечно и непринужденно-упруго меняя относительные позиции. SURF NOIR, целая новая сфера бытия; «мир», заключенный в паре слов, исчезает за мгновение; пена на волнах отталкивающего мультитекстового моря, где мы все дрейфуем.

8

«Черный прибой» (фр.).

– А я вот думаю, – заметил Эшманн, – что это гель после бритья.

Он улыбнулся ребенку. Тот разразился плачем.

– Покажите нам туалеты, – потребовала у барной стойки ассистентка.

Обогнув сцену, они проследовали туда. Пол был в шахматном порядке вымощен черными и белыми плитками линолеума, стены – оклеены красными обоями; там и сям их оживляли репродукции постеров поп-арта Старой Земли. Пахло мочой, но запах этот не был естественным. Умные граффити, как всегда, требовали внимания и манили обещаниями – нарастить, сбросить, оттюнинговать нужное расстройство метаболизма.

– Туалет как туалет, – резюмировал Эшманн, – хотя могли бы эти штуки и не так современно выглядеть. Тут ничего нет. [9]

Она удивленно воззрилась на него.

– Вы ошибаетесь.

– Ну вот, – посетовал он, – это что же, я твой ассистент?

– Я тут что-то чувствую, – наклонила она голову, точно прислушиваясь. – Нет. Код что-то чувствует. Надо тут оператора оставить.

– Я не работаю с операторами.

– Но…

– Хватит, – настаивал он. – Пошли отсюда.

9

Отсылка к рассказу Гаррисона «Путешествие молодого человека в Вирикониум», где портал из нашего мира в Вирикониум расположен в туалете кафе «Добрая старая Англия».

Она пожала плечами.

– По-моему, эту дверь никогда не закрывают.

Позади бара оказался заброшенный причал. Проржавевшие колонны из кованого железа высотой сорок футов, выстроясь шеренгами, уходили к далекой воде; опоры колонн утопали во влажном песке и камышах. Море отбрасывало солнечные зайчики на прогнившие перила и доски. На неощутимом расстоянии между колонн пролегал край ореола Явления. Четкой границы не существовало. В какой-то момент ты здесь, а в следующий – уже по ту сторону. Без предупреждения: просто проржавевший узел колючей проволоки рассыплется пылью, стоит его коснуться. Кафе «Прибой», как теперь выяснилось, выходило прямо на темно-зеленую переходную зону. Вдалеке лениво плескались волны. Другие звуки были трудноописуемы, но Эшманну мерещилось, что где-то на заднем плане детские голоса декламируют стихи. Воздух был мягок и прохладен. Нагнувшись, он слепил ком из влажного песка и поднес его к лицу.

– О чем вы думаете? – услышал он голос ассистентки.

– О том, как им вообще разрешили застроить это место, – ответил сыщик. – О том, почему тут так мало колючей проволоки. Я бы вообще закрыл их к черту и покончил бы с фарсом. – В конце концов, это на его ответственности. Он уронил слепленный из песка ком, и тот упал к его ногам – беззвучно, легко.

– Как далеко ты готова зайти? – в свой черед спросил он ассистентку.

– В Зону?

– Мне интересно знать.

Они стояли, глядя друг на друга, и в этот миг между ними прокатилась Волна. Эшманн сперва почувствовал резкое падение температуры, а потом увидел, как на мгновение перекосился градусов на десять горизонт за кафе «Прибой»; из воздуха на воду стал медленно падать снег. Быстрый металлический привкус во рту, словно воспоминание о чем-то; затем снег, или что это было, вихрем закружился меж колонн, и Эшманну предстали ряды заброшенных зданий, словно бы уходящие далеко за причал. А потом – помещение, где тоже шел снег, падая на какое-то живое существо, но он не понял на какое; существо попятилось от сыщика, вытянуло голову, приглядываясь внимательнее, и склонило ее набок, словно ребенок, о чем-то допытывающийся у родителей. Человек ли это? Может, да; может, нет.

Во всяком случае, именно это он воспринял на гребне Волны. Комната с выцветшими обоями, узор из розочек, потолка нет. Существо, похожее на ребенка. Вскорости все это исчезло, и Эшманн неожиданно оказался на мокром песке; он сидел, прислушиваясь невесть к чему, а его ассистентка наклонилась над ним и спрашивала:

– С вами все в порядке? Что вы там видели?

– Снег! – воскликнул он, в отчаянии глядя на нее. Схватил ее за руку, но, вообразив, как данные перетекают с ее предплечья на его кожу, отдернулся. – Ты тоже что-то увидела? Ты это зарегистрировала? Снег на домах? Я…