Новая жизнь

вполне реально - чувствую - саднит,

а где-то трёт. Ты тоже ведь читаешь

не просто так пространные мои,

написанные потом, кровью письма,

натужно продираешься сквозь почерк

к лукавому их смыслу... Нас учил

В. Розанов, чтоб семенем писать -

дрочу, чтоб эти письма обкончать.

12.

Ну ладно, хватит этих экивоков

таких многозначительных - пора

в бровь, в глаз гвоздить - я по причинам личным

пишу тебе, испуганный, живой -

нас убивают, очередь за мной.

Нас убивают, как баранов режут,

ножа о ребра слышу мерзкий скрежет.

13.

Ага - забеспокоилась - твоих

любовников - как дичь какую бьют,

матёрых бьют и малых, здесь в стране

и заграницей. Помнишь Николая,

высокого такого - так его

в Париже... Шёл, гулял... Шанзализе...

и среди бела дня араб мятежный

зарезал. Но араб ли это был?

Ищи свищи - удар и след простыл.

14.

Я слушал о той смерти равнодушно,

ну мало ли гуляет всякой швали

приезжей по Парижу. Беспокойно

во Франции.

Потом узнал, откуда

уже не помню - из газет, наверно,

что Федоров застрелен, удивился

не слишком. Через-чур банкир зажился.

15.

Чужие смерти далеко мелькали,

внимание не слишком привлекали,

я в собственных печалях жил...

Потом

Аверина убили.

16.

Аверина убили, мы с ним, помнишь,

дружили. Ревновали, но общаясь,

мы даже не пытались избегать

известных тем, но не вдавались в них

намеренно. Как будто жен своих

два друга обсуждать не обсуждают,

но, не волнуясь, к слову вспоминают -

как там твоя - да ничего... толстеет -

вот и моя размером богатеет.

17.

Его нашли в петле. Печальный мент,

склонившийся над вязью протокола,

в случившемся не видел преступленья,

кругом валялись шприцы, стклянки, вся

жуть обихода смертного - письма

он не оставил - что же тут искать

улик излишних, дело городить,

кому он нужен, чтоб его убить.

18.

Висит тяжолым грузом,

затянутый в петлю,

глубок след, ровен, узок,

качну, пошевелю,

под шепоток шуршащий -

"кощунство... мертвеца...",

но ужас настоящий

не понят до конца.

19.

Не просто смерть - законно

случившаяся, а

из тьмы, мглы беспардонно

подползшая змея,

веревкой обернулась,

а пояском была,

с упавшего - вон - стула

на воздух подняла.

А поясок к хозяйке

вернется, принесу,

как пёс какой - давай-ка

за службу ласку всю...

20.

Я, почему встревожен, -

по делу твоему

допрошен, строго спрошен,

чуть не сведен в тюрьму.

Сумбурной, мятой, краткой

записки нет - Ищу,

всё спутано, всё шатко,

что было - не решу -

он спьяну или сдуру

судим своим судом -

или на верхотуру

был замертво крюком

приподнят - майна, вира -

висит - туда-сюда

качается - квартира

в разоре и следах,

но как их простофиле

найти, растолковать...

Что это - мусор или...

Я лезу под кровать.

21.

Нет, пусть лучше менты самоубийством

считают происшедшее. Их скудный

потертый разум, если станет тут

искать, ловить, то кто пойдёт под суд,

ты или я? мы вместе?
– справедливость

какая может быть от этих серых

самодовольных тварей. Лучше так -

бумаги подписали, автозак

пустой уехал, мы с тобой остались

кто где. Мы на суде не повстречались.

22.

А он поэтом был. В его словах

тоска такая помещалась, жуть

последняя, предсмертная. Куда

тот делся вертопрах, кто эпиграммы

строчил тебе, послания ко мне,

кто слишком был умен и не хотел

отставить ум на время, кто писал

блистательно, острО и не умел

унять свой буйный дар. Начать с листа

попроще и похуже. Ты ему

преподала урок, который нужен

поэту, был невыносим мужчине,

достался юноше, которого в помине

уж нет давно. Тому назад лет двадцать

скандально мы успели распрощаться.

23.

С тех пор он изменился, похудел,

обвисла кожа возле кадыка,

впитался в кожу запах алкоголя -

аскезы чистой страшные уроки

претерпевает плоть, к небытию

дух приучаясь, обретает свойства

мучительные, праздные, ничем,

нисколько не оправданные. Павел

чуть-чуть не дотянулся, не достиг

всамделишных высот. Ну да, не гений,

но сколько можно в нашем поколенье.

24.

Я не любил стихи его. Дух чистый,

безблагодатный в них витал, слагался

в советский, стиль стесняющийся низких

навыказ чувств, служилый, слог унылый,

чуть-чуть морализирующий плелся,

платился долг, был без изъяна звук

и я не понимал, зачем всё нужно,

без бесовщины, наглости и лжи,

какая тут поэзия?
–

Скажи,

теперь в аду, в раю, в пределах света

или постылой тьмы тебе, поэту,

не трудно ль переучивать язык?

Иль ботает там всяк, как здесь привык.

25.