Новеллы
Шрифт:
— Ах, если бы это было возможно! — воскликнул коммерции советник.
— Не только возможно, но, как я говорю, так оно и будет, обязательно так оно и будет, твердо вам обещаю.
Теперь коммерции советник уже без колебаний согласился на предложение золотых дел мастера, и оба единодушно назначили выбор невесты на следующее воскресенье в обед.
Три нужных ларчика обещал доставить золотых дел мастер.
Можно себе представить, что Альбертина впала в полное отчаяние, когда коммерции советник поведал ей о злосчастной лотерее, выигрышем в которой будет ее рука, когда, несмотря на все ее просьбы, все мольбы и безутешные слезы, отец не отказался от раз принятого решения. К тому же ее поражали равнодушие и бездеятельность Лезена, не свойственные истинным влюбленным: ведь он ничего не предпринимал, не делал никаких попыток тайно с ней повидаться или хотя бы передать любовную записку. В
И Альбертина действительно ничуть не испугалась, когда то, что она принимала за печку [273] , оказалось вовсе не печкой, а золотых дел мастером Леонгардом, который приблизился к ней и ласковым звучным голосом сказал:
— Позабудь, дитя мое, печаль и сердечную тоску. Знай, я покровительствую Эдмунду Лезену, которого ты любишь или, во всяком случае, думаешь, что любишь, и помогаю ему силой своей власти. Знай также, что мысль о лотерее внушил твоему отцу я, что я приготовил ларчики, которым вверена твоя судьба, стало быть, теперь тебе ясно, что твой портрет найдет Эдмунд, и никто другой.
273
…то, что она принимала за печку… — Возможно, реминисценция из «Фауста» Гёте: улегшийся за печкой пудель внезапно вырастает и превращается в Мефистофеля.
Альбертина не помнила себя от восторга, а золотых дел мастер продолжал:
— Добиться твоего брака с Эдмундом я мог бы и иным путем, но мне хотелось в то же время удовлетворить и обоих других искателей твоей руки — правителя канцелярии и барона Дюммерля. Это тоже в моей власти, и ни тебе, ни твоему отцу не придется опасаться нападок отвергнутых претендентов.
Альбертина рассыпалась в благодарностях. Она готова была упасть к ногам старого Леонгарда, она прижимала к сердцу его руку, уверяла, что в его присутствии не ощущает ни малейшего страха, хоть он и прибегает к колдовским чарам, и даже его сегодняшнее таинственное появление у нее в спальне не испугало ее, и в заключение она задала ему наивный вопрос, кто он, собственно, такой и что о нем думать.
— Видишь ли, дитя мое, — с улыбкой повел речь золотых дел мастер, — я очень затрудняюсь сказать, кто я, собственно, такой. Со мной дело обстоит так же, как со многими людьми, которые гораздо лучше знают, за кого их принимают, чем кто они на самом деле. Ну так вот, дитя мое, многие считают меня не кем иным, как золотых дел мастером Леонгардом Турнхейзером, который в тысяча пятьсот восьмидесятых годах пользовался большим почетом при дворе курфюрста Иоганна-Георга, а когда завистники и злодеи стали искать его погибели, исчез неизвестно как и куда. Так вот, ты, конечно, понимаешь, что эти люди, которых принято называть романтиками и фантазерами, выдавая меня за Турнхейзера, а значит, за привидение, подвергают меня большим неприятностям со стороны людей положительных и просвещенных, которым как честным бюргерам и дельцам плевать на романтику и поэзию. Даже здравомыслящие литературные критики ополчаются на меня и преследуют не хуже докторов и ученых мужей времен Иоганна-Георга, изо всех сил стараясь отравить и испортить мне то скромное существование, на которое я притязаю. Ах, дитя мое, хоть я и пекусь о вас с Лезеном и в трудную минуту всегда появляюсь, как на стоящий deus ex machina [274] , все же я замечаю, что многие единомышленники вышеупомянутых литературных критиков не потерпят, чтобы я фигурировал в этой истории: ведь они никак не могут поверить в подлинность моего существования! Чтобы хоть несколько упрочить свое положение, я никогда не признаюсь открыто, что я швейцарец Леонгард Турнхейзер, золотых дел мастер, живший в шестнадцатом столетии. Таким образом, я даю этим людям возможность считать меня искусным фокусником и искать объяснения тем чудесам, которые происходят у них на глазах, в Виглебовой «Натуральной магии» [275] или где им угодно. Правда, в данное время я замышляю еще один фокус, который недоступен ни Филидору, ни Филадельфию [276] , ни Калиостро [277] и совершенно не поддается объяснению, а посему навсегда останется камнем преткновения для этих людей; и все же я не могу от него отказаться, потому что он совершенно необходим для завершения берлинского приключения, в котором дело идет о выборе невесты тремя знакомыми нам лицами, сватающимися к хорошенькой Альбертине Фосвинкель…
Итак, не падай духом, дитя мое, встань завтра пораньше, надень то платье, которое ты предпочитаешь всем другим, потому что оно тебе особенно к лицу, заплети и уложи покрасивей косы и спокойно и терпеливо ожидай того, что случится.274
Бог из машины (лат.) — в античном театре вмешательство высшей силы, помогающее героям выйти из затруднительного положения.
275
Виглебова «Натуральная магия» —книга Иоганна Кристиана Виглеба «Натуральная магия», 1782, которую Гофман знал с юных лет.
276
Филадельфий(род. в 1735 г.) был известен как маг и колдун. //
277
Калиостро, граф (наст. имя Джузеппе Бальзамо, 1743–1795) — авантюрист и шарлатан, прославившийся своими пророчествами, мнимыми чудесами, колдовскими фокусами.
С этими словами золотых дел мастер исчез так же, как появился.
В воскресенье в назначенный час, то есть ровно в одиннадцать, явились старый Манассия со своим преисполненным надежды племянником, правитель канцелярии Тусман и Эдмунд Лезен с золотых дел мастером. Женихи, не исключая и барона Беньямина, были поражены, когда вошла Альбертина, потому что дотоле ни разу не видели ее такой красивой и привлекательной. Те девицы и дамы, которые любят со вкусом сшитые платья и изящные украшения (а во всем Берлине вряд ли сыщется такая, которая этого не любит), могут мне поверить, что платье на Альбертине, отделанное с особой элегантностью, было как раз нужной длины и не скрывало очаровательных ножек в белых туфельках, что короткие рукава и косынка на груди были из дорогого кружева, что между рукавом и белой лайковой перчаткой, натянутой чуть повыше локтя, была видна красивейшая рука, что ее темные косы украшал только изящный золотой гребень с драгоценными камнями и для подвенечного наряда ей не хватало лишь миртового венка. Но, надо полагать, Альбертина казалась гораздо очаровательнее, чем обычно, потому что ее глаза сияли любовью и надеждой, а щеки разрумянились от волнения.
Коммерции советник в припадке гостеприимства приказал приготовить легкий завтрак. Старый Манассия злобно покосился на накрытый стол, а когда коммерции советник пригласил его откушать, на его лице можно было прочитать ответ Шейлока [278] : «Да, чтобы нанюхаться свинины, вкусить от той домовины, куда ваш пророк из Назарета загнал беса. Я согласен вести с вами дела, торговать, продавать, покупать, рассуждать и все такое прочее. Но ни есть, ни пить, ни молиться с вами не согласен».
278
Ответ Шейлока— Шекспир. «Венецианский купец», д. 1, сц. 3. //
Барон Беньямин был не столь совестлив: он скушал гораздо больше бифштексов, чем это приличествует, и, по своему обыкновению, наболтал много пошлостей.
Коммерции советник изменил в этот роковой час своим привычкам: он не только щедро потчевал мадерой и портвейном, но даже не утаил имевшуюся у него в запасе столетнюю малагу, а по окончании завтрака, дабы оповестить женихов о своем решении относительно дочери, произнес весьма вразумительную речь, чего никто от него не ожидал. Женихам предлагалось зарубить себе на носу, что Альбертина достанется только тому, кто выберет ларчик с ее портретом.
Ровно в двенадцать вместе с последним ударом часов распахнулись двери в зал, посреди которого стоял накрытый роскошным ковром стол, а на нем три небольших ларчика.
Один был светлого золота с венком из блестящих дукатов на крышке и со следующей надписью внутри венка:
«Избрав меня, ты счастье обретешь по вкусу своему».
Второй ларчик — серебряный — был очень тонкой работы. На крышке, окруженные письменами чужеземных алфавитов, стояли слова:
«Избрав меня, получишь то, на что надеяться не смел».
На третьем ларчике, искусно вырезанном из слоновой кости, стояло:
«Избрав меня, осуществишь свои блаженные мечты».
Альбертина села в кресло позади стола, рядом с ней стал коммерции советник; Манассия и золотых дел мастер отошли в дальний угол комнаты.
Когда правитель канцелярии Тусман вытянул жребий, согласно которому ему надлежало первому выбирать ларчик, Беньямин и Лезен удалились в соседнюю комнату.
В раздумье остановился Тусман у стола, тщательно осмотрел ларчики, перечитал несколько раз надписи. Но вскоре он почувствовал, что его неудержимо влекут искусно переплетающиеся письмена на серебряном ларчике.
— Боже праведный, — вдохновенно воскликнул он, — какие чудесные письмена, как приятно переплетаются арабский и латинский шрифты! А надпись! «Избрав меня, получишь то, на что надеяться не смел». Разве я смел надеяться, что мадемуазель Альбертина Фосвинкель осчастливит меня, отдав мне свою бесценную ручку? Разве не впал я в полное отчаяние? Ведь я же облюбовал пруд… Да, тут я обрету утешение, тут обрету счастье!.. Коммерции советник!.. Мадемуазель Альбертина! Я выбираю серебряный ларчик!