Новенький. Куда пропал и кто в этом виноват

По коридору девушка следовала за психологом метрах в двух. Она включила музыку в наушниках или во всяком случае делала вид, что подпевает беззвучно какой-то песне, а происходящее вокруг ее не касается и нисколько не колышет. За поворотом «процессия» столкнулась с директрисой.

Кирилл Алексеевич как будто даже обрадовался: «А, Галина Ивановна! Вот Соня Рябова. Я могу быть свободен?».

Директор поджала губы и жестом указала Рябовой подождать в сторонке.

Соня пожала плечами, отошла к окну и с максимально безразличным видом уставилась в даль.

Галина Ивановна взяла психолога под руку и потащила его в другую сторону, зловеще нашептывая:

– Это переходит всякие границы! У нас ЧП – пропал ребенок! Мать в истерике! Сейчас начнется: комиссии, проверки, нервотрепка… А вы!

– Что я? – переспросил Кирилл таким тоном, как будто сам был провинившимся школьником.

– Вы ведете себя безответственно! Берите девочку и начинайте… Что там у вас? Расспрашивайте, выясняйте! И так с каждым из класса, по очереди! Мы должны реагировать.

– Но почему я?

– Потому что вы – школьный психолог! Вы тут с начала учебного года, пора, наконец, начать работать.

– Я работаю, Галина Ивановна. У меня анкетирование, планы, отчеты…

– Ваше анкетирование нужно только для вашей диссертации! Или вы пришли в школу, чтоб материал для нее собирать? Все, идите!

Кирилл не без досады вздохнул, развернулся, кивнул Соне, чтобы та последовала за ним и направился в сторону своего кабинета.

Кабинет психолога выглядел также казенно и скучно, как все школьные кабинеты психологов на территории постсоветского пространства. На стенах висели дежурные плакаты с улыбающимися ромашками, малышами с испачканными краской ладошками, мультяшными буковками «Выход есть всегда» и номерами телефонов доверия.

– Проходи, располагайся… – пригласил Кирилл Алексеевич Соню, указав жестом на зеленоватый диван под окном. Соня вольготно плюхнулась на предложенное место с ногами, подняв облачко пыли. Кирилл сел напротив за свой рабочий стол, на котором аккуратными стопками лежали канцелярские папочки разного цвета и серьезная научная литература.

– Ну, давай, рассказывай. Что там у вас произошло? На поляне, – спросил психолог, уставившись на Соню.

– На какой поляне? – безмятежно проворковала школьница.

– Ты не прикидывайся давай! Почему на тебя мать Плетнёва накинулась?

– Это вы у нее и спросите.

– Спрошу. А пока спрашиваю у тебя: за что?

– Просто она меня не любит, – нехотя произнесла Соня и уставилась в окно. – С самого начала…

В памяти Сони всплыл первый раз, когда они с лучшей подружкой Леркой Сотниковой увидели Плетнёва. Дело было перед началом учебного года. Девочки заскочили в школу, чтобы переписать себе расписание уроков. У доски объявлений в школьном холле стоял незнакомый парень, с ног до головы одетый в чёрное, несмотря на августовскую жару. Лера сразу про себя отметила, что шмотки брендовые и довольно дорогие. Во всяком случае, точно не палёный Китай.

– Привет, – довольно сухо поздоровался Макс. – А вы не знаете, где можно посмотреть расписание факультативов, ну или спецкурсов.

– Че? Какие тебе еще спецкурсы нужны? – спросила Лера.

– Ну вообще мне бы логику, итальянский и основы гендерной культуры, ответил Макс. – Но я так понимаю, здесь я вряд ли смогу с этим продолжить. Поэтому хочу узнать, что есть.

– Это где у тебя был итальянский? – поинтересовалась Лера, которую молодой человек «с претензией» явно зацепил.

– В лицее, – ответил Макс. – В Москве.

– А! Так ты наш новенький! – догадалась Лерка.

Максим окинул девочек оценивающим взглядом.

– То есть мы, типа, одноклассники? – спросил он, произнося последние слова с явной иронией.

Соне не понравился его тон. Она наконец включилась в диалог.

– А… гендерная культура – это что? – спросила она так, будто речь очевидно шла про какие-то новомодные и никому не нужные глупости.

– Если в общих чертах – культура социополовых отношений, – хмыкнул Макс и увидел, что девочки не понимают смысла этого словосочетания. Не без насмешки он продолжил: – Это про формы взаимосвязи между людьми. Связанные с категориями «мужское – женское».

– А ты, типа, в этом отличник? – дерзко спросила Соня. Москвич ее откровенно бесил.

– Я, типа, во всем отличник, – высокомерно ответил парень.

Соня фыркнула, резко вытянула вперед руку и демонстративно сбила с его головы бейсболку. Макс наклонился за ней, но Соня наступила ногой на козырек. Макс задрожал от ярости, но оттолкнуть девчонку он не мог. В этот момент в коридоре появилась Татьяна и увидела всю эту картину издалека. Соня тут же убрала ногу. Максим поднял бейсболку и выпрямился.

– А ты, по ходу, теоретик… в гендерной культуре, – с насмешкой и ликованием от того, что парень явно уязвлен, произнесла Рябова.

Татьяна с другого конца коридора начала звать Макса по имени.

– И маменькин сынок… опять же, – не преминула добавить девчонка.

Для столичного мальчика такое обращение не было привычным, но он попытался удержать лицо:

– А у тебя мамы нет? Сирота? Придется искоренять склонность к доминантно-зависимым отношениям.

– Умничаешь? – продолжила провокацию Соня.

– Просто общаюсь. Возможно, для тебя малопонятным языком, – ответил Макс, разворачиваясь в сторону матери, которая все это время продолжала возмущенно окрикивать его из другого конца коридора.

Не самое приятное воспоминание. Особенно в свете последних событий. Соня испытала приступ острого раздражения. Сидел бы этот Плетнёв в своем распрекрасном лицее, так нет же, принесло его в Юровск, весь учебный год глаза мозолил, цены себе сложить не мог, а теперь бери расхлебывай всю эту историю с его исчезновением.

– Да он просто отстой! – выпалила Соня, оторвавшись от окна.

– Мальчик-москвич? – уточнил Кирилл Алексеевич, который тоже увлекся своими мыслями и надавил на Сонину мозоль.

– А москвич – это прям топ? – вспылила девчонка. – Вы чего все так носитесь со своей Москвой? Ну, прям, как орден ее предъявляете! Если ты родился в Москве…

– А мы уже на «ты»? – с иронией перебил ее поток сознания психолог.

– Да я не про вас… Про Макса. То же мне заслуга – москвич!

– Вы за это Макса не любите?