Новик

— А я кулеша сварила, будете?! — спросила старуха.

Я поморщился. Походный кулеш уже успел надоесть мне хуже горькой редьки.

— Нет, матушка, не будем, — сказал я. — Скажи-ка лучше, где тут хутор или деревня какая поблизости есть.

— Так вот хутор наш, — не поняла она.

— Другие, другие! — нетерпеливо перебил я.

— Так вниз по ручью, Марьинка будет там, — вытягивая костлявую руку, ответила старуха.

— Вот и славно. Всё, спи ложись, — приказал я.

— Пока Ефимка не вернётся, не лягу, — капризно заявила она.

— Ну жди сиди, — буркнул дядька.

Он явно её не опасался, я же всё равно был настороже. Мало ли что взбредёт в её седую голову, и что прикажет ей сделать старческая деменция.

— Дядька, мы ж это всё не утащим, — тихо сказал я, критически оглядывая целый ворох разномастного добра.

— Утащим, — махнул он рукой. — На саблю взяли, не оставлять же пропадать!

— Тоже верно, — вздохнул я. — С бабкой чего делать будем?

— А чего с ней? — не понял дядька. — Пущай живёт.

— Так помрёт она тут, считай, одна в глуши, — сказал я.

— Эх, доброе у тебя сердце, Никит Степаныч! — улыбнулся Леонтий. — Ну, в деревню ближайшую проводить можно, а там уж сама пусть, как хочет.

— А хабар где лучше продать, как считаешь? В Тулу завернуть, или до Москвы подождать? — спросил я.

— До Тулы ближе тащить, но и прибыток меньше будет, да и узнать могут своё, — пожал плечами дядька. — До Москвы можем и не довезти, ежели опять на татей дорога выведет. Тут уж тебе решать, моё дело маленькое.

Понятно, пусть начальство думает, у него голова большая.

— Телегу бы… — пробормотал я.

— Ну вот в деревне и выменяем на что-нибудь, — пожал плечами Леонтий. — Делов-то.

Мы наскоро поужинали холодным мясом, выпили мёду, который нашёлся среди прочей добычи, и расположились в самой просторной хижине на грубых деревянных нарах, которые мы застелили шкурами, сбросив чужие постели на пол. Спали по очереди. Банда хоть и качалась в петлях возле тракта, но я всё равно не чувствовал себя здесь в безопасности.

Мне выпало второе дежурство, вторая половина ночи, и я зарылся в шкуры и мгновенно уснул, чтобы вскоре проснуться от аккуратного толчка в плечо. Словно и не спал вовсе, а половина ночи уже прошла.

Старуха так и не легла, упрямо выполняя своё обещание ждать Ефимку, бродила по лагерю, иногда подбрасывала несколько веточек в костёр, доставала завёрнутую в тряпицу корочку хлеба, посасывала её. Меня больше заботила не она, а наша добыча.

Как бы дядька не увязывал тюки и не навьючивал наших коней, всё мы не утащим, даже при большом желании, даже если возьмём часть груза на собственные горбы. Утром надо будет отобрать то, что мы оставим, а что заберём. Что могут узнать деревенские жители или тульские купцы, а что можно будет продать без проблем. Мы-то, конечно, взяли это на саблю, тут дядька прав, по всем законам это всё наше. Но лишняя морока мне тоже ни к чему.

Мне всё-таки хотелось поскорее добраться до Москвы, а не возиться с тяжбами и судами.

Москва… Современную мне Москву я не очень-то любил. Шумная, торопливая, многолюдная. А вот на здешнюю Москву поглядеть было крайне любопытно. Даже как туристу, просто сравнить две столицы. Поэтому прибытия туда я ждал с нетерпением, хоть и не совсем представлял, что буду там делать, и как буду проникать на аудиенцию к государю.

Я ведь обычный новик, не воевода и даже не полноценный боярин. Обычный служилый человек, боярский сын, городовой дворянин от Владимира. В жильцы на Москве не записан, то есть, службу нести обязан не рядом с царём, а на порубежье или в гарнизоне, особых заслуг не имею. Для такого попасть на аудиенцию к царю всё равно что обычному лейтенантику из дальнего гарнизона попасть к Верховному Главнокомандующему, проездом находясь в Москве. Почти нереально, короче.

Но попадать к нему надо. Не мытьём, так катаньем. Я чувствовал себя обязанным предупредить государя обо всех возможных проблемах. Вот только здравомыслие твердило мне, что делать это нужно не раньше, чем я войду в доверие. Не то получится, что я доложу, например, о грядущей измене Курбского, царёва любимца, а меня и спросят. Пошто на князя клевещешь, собака? На дыбу его, расскажешь, кто надоумил такие вещи говорить. А на дыбу мне не хотелось. Или про будущую смерть царицы. Все мы в руках Божьих, а ты, значит, колдун, если на судьбу царицы Настасьи ворожить затеял, на дыбу. Это в лучшем случае, в худшем — сразу на кол или в прорубь, если погода будет позволять.

Вот я и думал, как лучше сделать, чтобы и рыбку съесть, и всё остальное, то есть, остаться живым, здоровым и невредимым. Всё осложнялось ещё и тем, что в датах я откровенно плавал. Позабылось всё за столько лет, а экспертом по русскому Средневековью я никогда себя не считал. То есть, я помнил основные вехи, взятие Казани, Астрахани, Ливонскую войну, опричнину. Но не в таких подробностях, чтобы можно было от чего-то оттолкнуться.

Вскоре за лесом начал подниматься розовый рассвет, и я растолкал дядьку. Утро выдалось зябким, на траве выпала роса, но я всё равно скинул рубаху и сходил до ручья, умылся ледяной водой. Заодно и взбодрился после дежурства.

Дядька выбрался из шалаша, зевая и потягиваясь.

— Ну что, Никит Степаныч, сбираться будем? — спросил он, заранее зная ответ.

— Будем, — спешно натягивая рубаху на мокрое тело, сказал я.

Старуха так и сидела, раскачиваясь из стороны в сторону и напевая что-то заунывное. Похоже, начала догадываться о судьбе своего Ефимки и его друзей.

Время грабить награбленное. Мы вместе начали увязывать добро по мешкам и тюкам и навьючивать на лошадей. Как я и предполагал, до деревни нам придётся идти пешком, а уже потом, когда мы разживёмся транспортом, перегрузим всё на телегу. Бандитского мерина тоже забрали и нагрузили бандитским хабаром.

Сборы вышли удивительно быстрыми. Возможно, потому что всё необходимое собрали ещё вчера. Когда всё было готово к отбытию, я подошёл к старухе, которая сидела на деревянном чурбачке, теребя подол вытертой шерстяной юбки.

— Матушка! Идём! До деревни! — громко сказал я.

— А Ефимка? — спросила она.

— Да там он ждать будет! — солгал я.

— А как же? — всполошилась она. — Собраться надо!

И убежала в свою хижину.

— Дядька! А казну воровскую ты так и не нашёл? — спросил я.

— Какие ж это воры? Так, тати обыкновенные, — не понял меня Леонтий. — Но казну нет, не нашёл.

— У бабки надо бы поискать, — сказал я. — Сдаётся мне, там казна.

— То-то она меня к себе не пустила… А не брать же грех на душу, — хмыкнул дядька. — Ну, сейчас поглядим.

Старуха собиралась дольше нас, вместе взятых, но всё-таки вышла, переодетая в новенький опашень из красного сукна и большой кокошник, словно собралась не продираться через лес к деревне, а ехать с комфортом на такси.