Новое место жительства

Они вошли в ресторан. Тут было то же самое. Кто-то начал поднимать столики и стулья. Ещё кто-то сел за пианино, в котором почему-то не было ни одной дырки, начал играть «К Элоизе», и печальная мелодия дико звучала в похожем на цех бойни помещении. Потом кто-то из ребят германской группы нашёл полный холодильник баночного пива, и германцы тут же деловито перепились вдрызг и орали дурными горловыми голосами, обняв друг друга за плечи и раскачиваясь: «Голариоооо, голариоооо, ооо, холллоооо…» Пустые банки падали между трупов. Другие холодильники оказались набиты консервами, в шкафах оказались печенья и сухарики в пакетах, чипсы… Кто хотел есть — распарывали консервные жестянки ножами, которыми полчаса назад дрались врукопашную, подцепляли куски тушёнки, рыбы, каши, мазали икру и масло на галеты и безостановочно трепались обо всём на свете. Включили телевизор под потолком, на полочке — и он вдруг поймал российский канал МТВ, все жутко удивились, а русские, когда появился и запрыгал по экрану Киркоров, дружно завопили: «Оймамащакакдамща как дам!!!»

Мальчик сидел за одним из столов, ел икру, пил горячий кофе и щёлкал затвором винтовки. Маслянистый ровный звук щелчка ему нравился, он успокаивал. В то время мальчик ещё не мог назвать себя старожилом и постоянно мучился дурацкими мыслями о том, что с ним случилось. И дурацкими мыслями о том, куда он попал. Да что там: все мысли казались ему дурацкими, потому что он совершенно отчётливо помнил тогда, что ему было восемьдесят два года (согласитесь, это не возраст для мальчика) и он умер (скорее всего, во сне) в своей постели, в своём доме на окраине уездного городка — одного из ничем не примечательных городов Славянской Империи, не последним из строителей которой он лично являлся. То есть, поскольку он умер, то думать ни о чём не может по определению. Когда-то мальчик успел поучаствовать в дюжине крупных и одной глобальной войне и хорошо себе представлял, что мёртвые не думают. Они — мёртвые…

…Я перевернул этот лист и, не глядя на следующий, встал.

Юрка спал, вытянувшись на спине под покрывалом. Уже совершенно спокойно спал — приступ, судя по всему, полностью прошёл.

Многие в нашем возрасте пишут книжки (и немногие в этом признаются). Книжки позволяют прожить такую жизнь, какую тебе хочется самому, исправить неисправимое, дополнить неполное… Я никогда не писал, мне вполне хватало чтения книг. Не хочу сказать, что мне и не хотелось писать… Скорее я просто не хотел увеличивать количество графомании в мире, где есть Толкиен, Хайнлайн, Веркин, Погодин… тот же Верещагин…

Но написанное Юркой (или всё-таки кем-то ещё?) не было графоманией.

Нет. Не было…

…Когда я уже почти уснул, лёжа на животе в своей кровати, то увидел — отчётливо и ясно — пустынный берег неведомого океана, ровные ряды мелких волн и бок о бок сидящих на чёрном вечернем песке мальчишку и пса.

Они задумчиво смотрели на закатный горизонт — огненный и свинцовый.

У мальчишки было моё лицо.

* * *

Меня разбудила гитара.

Одного взгляда, брошенного на часы, хватило, чтобы понять — безбожно рано. Не было ещё семи! Между тем, гитара настаивала, что день начался.

Интересно, кто это, думал я, сердито поднимаясь. Не тётя же Лина так наяривает? Но с другой стороны — неужели Юрка, с его-то плечом и ночным приступом (ощущение, кстати, такое, что мне всё это приснилось…)?

Пока я умывался, чистил зубы, проверял, дома ли тётя (её снова не было — но на этот раз без записок или каких-то иных объяснений) — гитара продолжала звучать. Неведомый музыкант наяривал прямо-таки вдохновенно и, надо сказать, очень умело, уж это я мог оценить вполне. Я поискал комнату Юрки и в конце концов оказался прямо около её дверей.

Точно. А самое смешное, что ночью я нашёл её сразу… и комната была рядом с моей.

Когда я вошёл к Юрке, он сидел по–турецки на кровати и наигрывал что-то сложное на гитаре. Значит, я не ошибся… Злость на раннее пробуждение прошла почти тут же.

Чёрт, он действительно здорово играл!!! Что-то такое знакомое… и вдруг я понял: тема Chi Mai Энио Мариконе! Я и не знал, что можно так её играть на гитаре — ведь это для нескольких инструментов… Проще говоря, я заслушался. Это были не «три аккорда», выше которых в музыке даже Высоцкий не смог подняться!

Но восхищение восхищением, а… Я кашлянул и изысканно–тупо сказал:

— С добрым утром.

Юрка поднял голову, прекратив играть, хлопнул глазами, как будто пытался понять, кто я, собственно, такой и что делаю у него в комнате. Вообще-то я своим приветствием ещё и намекал, что для гитарной игры рановато. Но он, кажется, не понял намёка и просто ответил — коротко и неожиданно дружелюбным тоном:

— Доброе.

Видя, что мой сарказм пролетел мимо цели, я наконец-то вошёл в комнату и показал подбородком на гитару:

— Можно?

Не вставая с кровати и глядя на меня снизу вверх, Юрка протянул гитару мне. Посмотрел, как я пощипываю струны, потом спросил:

— Ты умеешь играть?

Вместо ответа я перебрал струны уже как следует, с чувством, выдав на испанский манер несколько аккордов.

— Ну-ка, — Юрка соскочил с кровати, пошатнулся, но махнул на меня рукой и подошёл к шкафу. Кстати, на плече у него была новая повязка, третья по счёту, уже без кровавого пятна и сухая — ну потянул мальчик плечо, что ж теперь?.. Открыл шкаф, достал ещё одну гитару, поновее, протянул мне: — Это тебе, а это… — он кивнул на инструмент в моих руках, — дай, пожалуйста. Это отцовская, — он отвернулся в угол, секунду помолчал, потом как ни в чём не бывало повернулся снова.

— Конечно, — я смешался. Юрка снова сел, устроил гитару на коленях. Глянул на меня внимательно снизу вверх:

— Знаешь «Синюю Птицу» Макаревича?

— А ты знаешь?! — изумился я.

— А я много старых песен знаю, — сообщил он, глядя на меня неожиданно весёлыми глазами. Потом тронул струны: — Споём?

— Ага, давай! — загорелся я, ощупью усаживаясь на подоконник…

…У Юрки песенный голос оказался пониже, чем у меня. А вместе получалось очень неплохо, было слышно даже мне самому. Мы допели «Синюю Птицу», и Юрка, махнув мне рукой, чтобы я не играл, сам запел, подыгрывая похожими на выстрел аккордами:

— Всё, ребята — отписался, кажись! [15]

Нет ни нот, ни слёз, ни боли вот здесь… Всё, что я себе придумал про жизнь - Превратилось в бесполезную смесь. А я, дурак, с судьбой в «девятку» сыграл - А она мне три шестёрки сдала… Ну проиграл — да потихоньку убрал

И стихи, и душу в ящик стола… — он тряхнул головой, без наигрыша, естественно:

— Эх — только струн волшебных серебро… Белый ангел — на добро, А чёрный, падший — тот для зла! Да я видал его, козла!

15

Стихи В. Третьякова

Простая, резкая музыка неожиданно увлекла меня.

— А ну-ка, ну-ка! — я поставил ногу на спинку стула. — Как там? Играй!

Я поддержал мотив, слушая, как Юрка поёт дальше:

— Всё, хана, ребята — выписался, Как из палаты для душевнобольных! Весь запал мой с криком выплеснулся - И стал диагноз как у всех остальных… А я червонец разменял по рублю - Сделал вид, что мне как будто не жаль! Я теперь всё на шестнадцать делю - И особенно любовь и печаль…