Новое начало
Шрифт:
В реальном мире, люди — это невероятно жестокие твари. Сегодня они будут улыбаться в лицо, говорить, какой ты хороший человек, а завтра, когда прижмет, они первые пустят в тебя пулю.
Сегодня ты их коллега и хороший человек, а завтра, когда им это будет выгодно, они пройдут по тебе и вытрут ноги. И так везде. Как в реальной жизни по отношению к материальным вещам, так и на работе, в карьере.
Одна художница из двадцатого века проводила эксперимент. В течении шести часов она простояла в своей студии недвижимой статуей, указав в особом договоре, что берет на себя ответственность за всё, что будет дальше происходить. Перед ней, на столе,
Нет, поначалу всё было даже прилично — её трогали, смотрели на нее. Потом её начали целовать и трогать в более интимных местах. Чем больше проходило времени, тем более откровенными становились действия людей. С нее сорвали и срезали всю одежду, её тело изрисовали и изрезали режущими предметами. Кто-то даже приставил к её голове заряженный пистолет, но другой человек, единственный из толпы, помешал выстрелу, завязалась драка. Иные — чуть не насиловали её!
К концу эксперимента, её тело представляло собой жалкое зрелище — изрисованная, изрезанная, измученная людьми художница не ожидала от людей такого. Когда люди видят, что не понесут ответственности — они снимают с себя наносную цивилизованность и становятся жестокими чудовищами. Особенно жестокими они становятся, когда считают себя правыми и вершат самосуд.
Примерно так фанатики расправляются с теми, кто, по их мнению, поступил неправильно. Они готовы буквально расчленить «оскорбившего» их человека. Потому что считают это правильным. Закон же, по их мнению, недостаточно суров. Другая ситуация наступает, когда дело коснется их — всё внезапно изменится и закон, который запрещает смертную казнь, станет для них самым любимым. Однако, до тех пор, они считают себя вправе вершить самосуд и устраивать казнь тем, кто, по исключительно их мнению, это заслужил. Кто их оскорбил, например. Особенно какими-то действиями.
Это стало модной тенденцией — оскорбляться. На что угодно. И проблема не в тех, кто их оскорбляет, вовсе нет. Оскорбление всегда находится в голове «жертвы», а не на устах оскорбляющего. Если с детства учить человека, что слово «друг» это что-то плохое, то, увы, с возрастом, этот человек будет бить в лицо тому, кто посмеет назвать его другом.
Иначе говоря — нельзя сказать что-то и этим оскорбить другого. Потому что не человек оскорбляет других людей. Всё происходит ровно наоборот! Сами люди оскорбляются на слова человека! Сами по себе. Даже слово «дурак» является оскорблением только потому, что люди считают это слово оскорбительным. Если бы людям с детства не говорили о том, что это плохое слово, они бы и не считали его оскорбительным!
Лишь ответственность за деяния как-то может сдержать жестокость людей. По этой причине Анархия — никогда не приводила ни к чему хорошему, как бы её не романтизировали.
Свобода, к которой так стремятся люди — это иллюзия. Дай людям свободу, и они перегрызут друг другу глотки. Порядок и безопасность может обеспечить лишь та самая несвобода, свод законов и правил, а также высший надзорный орган, контролирующий деятельность человечества. Это иронично и грустно.
Соблазнительный луч свободы заставляет людей не радоваться своей жизни, а мечтать о завоевании власти. Любая вахтерша или охранник мнят себя великими вершителями. А директор маленького магазинчика уже считает себя олигархом, занятым и невероятно важным человеком! Синдром вахтера, он самый.
«Не надоело лежать?»
Ты прав, надоело. Всё равно помощи никакой не будет. Подавив грустный
вздох, чтобы лишний раз не вызвать боль в рёбрах, осторожно попробовал перевернуться. Поясницу снова прострелило, а где-то в глубинах ещё и заныли внутренние органы — какие-то из. Выдохнув, сжал зубы и через боль перевернул тело, чтобы оказаться на животе. Новая вспышка, на этот раз из левой нижней части грудной клетки, прострелила прямо в мозг. В глазах потемнело, а из горла вырвался хрип.«Сука…»
Я прикрыл уцелевший глаз. Нужно было отдышаться, а потом ползти. Хотя бы на главную улицу. Там машины ездят, может заметят.
В мыслях снова всколыхнулась жестокость людей.
В двадцать первом веке был ещё один художник. По его мнению, люди делятся на три категории — моралисты, садисты и эксгибиционисты. Он поставил на выставке десять — или около того — блендеров с водой и золотыми рыбками внутри. Устройства были рабочими и включенными в сеть. Приходящим на выставку людям давали выбор — нажать на кнопку или нет.
Моралисты, по мнению художника, не могли допустить мысли о том, чтобы нажать на кнопку. Эксгибиционисты хотели бы взглянуть на то, как это сделают другие. Ну а садисты… Несколько рыбок в тот день превратились в фарш.
Ирония здесь в том, что людям давали выбор, чтобы определить, кто они такие. Кто чудовище, а кто нет. Однако сам художник в тоже время хладнокровно приговорил к смерти десять живых существ, без зазрения совести посвятив их эксперименту. Из простого любопытства.
Подтянулся на руках. Спину снова прострелило вспышкой.
Как полз — я не запомнил. Подтягивался на руках. Замирал, ожидая, пока боль пройдёт, после чего подтягивался снова. Я так и не понял, сколько полз, да и дополз ли. Картинка происходящего и всё окружающее пространство давно смазались до маленькой точки в конце бетонной дорожки, куда я так стремился. Проползти. Замереть. Ещё проползти. И снова. И ещё раз.
Если этого не сделаю я — этого не сделает никто. Потому что в этом мире никто никому не нужен. Как бы кто ни пытался доказать обратное, увы, мы нужны друг другу лишь до поры, пока это выгодно. Исключением разве что является семья, и то не всегда. Впрочем — на то оно и исключение.
Снова подтянуться и замереть.
«Давай, сучий потрох! Или сдохнешь здесь. Никто даже не вспомнит. Трупак утром найдут, сдадут на „скорую“ и забудут. Через неделю тебя никто и не вспомнит! Твоя жизнь кроме тебя никому на хрен не уперлась!»
Сжав челюсти, — зубов толком не было — снова подтянулся и замер. Голова закружилась. Тяжело опустив свою многострадальную черепушку, я аккуратно приложил лоб к холодному асфальту.
«Если у тебя кровотечение — тебе жить осталось не так и долго! Если ещё хочешь прожить — ползи! Ползи!! Даже если не можешь — ползи!»
Попробовал поднять голову. Перед взглядом всё плыло. Всё ещё. Головокружение стало сильнее. Вытянул вперед левую руку. Пальцы двоились. Правую. А теперь… Уцелевший глаз самопроизвольно закрылся. Подтянуться ещё раз я уже не смог.
«Ползи! Давай же!»
Больше всего это было похоже на невероятное желание спать, смешенное с болью в теле и безысходностью в глубине груди. Отчасти это напоминало тяжелую болезнь, когда человек находится в полубредовом состоянии, во время сильного жара с трудом воспринимает реальность, то и дело непроизвольно проваливаясь в сон. У больного человека явь мешается со сном, а реальность с вымыслом, он может не замечать времени суток, происходящих событий и диалогов.