Новое открытие древней Африки

Таким образом, очевидно – во всяком случае нынешние данные по этому вопросу дают нам основание считать это очевидным, – что народы лесного пояса узнали о способах добычи руды, о выплавке и обработке железа от своих северных соседей, что они узнали об этом в последние столетия дохристианской эры и что, приобретя эти знания, они вступили в период медленного перехода от племенной организации каменного века к новым общественным формам. Было бы ошибкой думать, будто они шли по тому же пути социального и экономического развития, что и народы, передавшие им свои знания. Напротив, процесс этого развития во многом был своеобразен.

Арабские средневековые писатели фактически не оставили нам никаких сведений относительно истории лесного пояса и его пестрого населения. Как и ученые мужи из Тимбукту и Дженне, они почти ничего не знали о нем. Зато со второй половины XV века появляются другие источники. К 1475 году португальские корабли уже бороздили прибрежные африканские воды, достигнув заливов Бенин и Биафра, где океан далеко вдается в сушу между Западной и Юго-Западной Африкой. Капитан Руи ди Сикейра, видимо, бросил якорь в Бенине и высадился на берег еще в 1472 году.

В первых документах европейцев о западном побережье Африки содержится множество ошибок. Эти документы, пожалуй, проливают свет скорее на европейскую, чем на африканскую историю. Иногда уровень грамотности тех, кто оставил нам эти документы, был настолько низок, что их свидетельства не могут быть для нас ценными. Лишь в редчайших случаях достигают они той силы и выразительности, которые характерны для лучших средневековых и позднесредневековых арабских путешественников. Не будем удивляться, первыми европейцами, пришедшими в Африку, были пираты и авантюристы, из которых редкий умел нацарапать свое имя, Ни у кого из них не было и следа той эрудиции, тонкой, пытливой наблюдательности, которые присущи, например, Ибн Баттуте или Льву Африканскому. Но зато капитаны пиратских кораблей были людьми дерзкими и предприимчивыми, и, если матросы соглашались пойти на риск, они отважно плыли навстречу неведомому, не боясь ни бога, ни черта. И как-никак их сообщения – гораздо лучше, чем ничего.

Мало кому из этих людей случалось попасть во внутренние районы Африки, узнать ее жизнь. Они и не задавались такой целью. Золото, перец, рабы – все ценное, чем можно было набить трюмы, – вот на что были устремлены их помыслы. По поручению своих хозяев, обычно монархов Западной Европы, они создавали на побережье торговые фактории (обычно не дальше чем в дюжине миль от полосы прибоя) и, по мере того как росло чувство уверенности и увеличивались барыши, превращали эти фактории в форты с постоянным гарнизоном. Если смертоносная лихорадка косила ряды солдат, на смену умершим прибывали новые. Немало таких живописных старинных крепостей сохранилось и поныне. Забавно, что премьер-министр нынешней Ганы живет в одной из них.

Таким образом, сведения первых европейцев об Африке ограничивались береговой линией. Да и она интересовала их лишь с точки зрения торговых возможностей или как место для сооружения арсеналов. Никакого интереса к самой стране и ее народу они не испытывали. И если отчеты христианских миссионеров, поселившихся в других частях света, представляют большую ценность, то сведения об Африке не позволяют этого сказать, разве что какой-нибудь неисследованный и неизученный архив неожиданно порадует нас погребенным в нем сокровищем.

Не будет преувеличением сказать, что в наших руках были бы совсем иные исторические документы об Африке, если бы не вмешательство работорговли.

Великое искажение

Работорговля в Африке превзошла по своим масштабам все доселе виданное и оказала на ее развитие огромное влияние. Европейская торговля рабами отличалась от внутренней работорговли в Африке, которой издавна занимались арабы и многие африканские государства. Отличалась она и от домашнего рабства, характерного для африканского общества железного века. Заморская работорговля стоила Африке значительно дороже. Это была катастрофа огромных масштабов, которая не шла ни в какое сравнение с ужасами завоевательных войн, происходивших в Африке. Она была для этого континента тем же, чем «черная смерть» – чума – для Европы в средние века, когда ее жертвой становилась треть европейского населения, она была страшнее чумы, ибо ее социальные последствия были неизмеримо тяжелей. Чумная эпидемия «затухала» через несколько лет, а работорговля длилась более четырех столетий. За этот период Африка и Европа вырастили поколения людей, отравленных ядом бесконечного презрения к человеческой жизни.

Спрос на африканских рабов в Европе впервые начал удовлетворяться еще в 1441 году, когда португальская флотилия, выйдя из Сенегальского залива, бросила якорь в Лисабоне. С той поры «товар» из Африки поступал непрерывно сотни лет, по мере того как португальцы и их соперники продвигались все дальше к югу вдоль берега и утверждались в этих местах. К началу XVI века в Португалии появились целые районы, где негритянских рабов было больше, чем местных жителей. Еще большим спросом пользовались черные рабы на Карибском море и в Бразилии. Судя по документам, американский рынок был практически ненасытным. Это обстоятельство раздуло работорговлю до невероятных размеров. В результате вызванных ею войн погибли миллионы людей.

Голые цифры память обычно не удерживает. Может быть, примеры, которые я приведу, помогут запомнить цифры, говорящие о масштабах работорговли. Недавно один португальский историк заявил, что между 1486 и 1641 годами только с берега Анголы было увезено 1389 тысяч рабов – иными словами, этот и без того не густо населенный район терял ежегодно 9 тысяч человек. В отчете Филиппу II говорится о 52 053 рабах, вывезенных в Бразилию из Анголы с 1575 по 1591 год, – примерно по 2 тысячи рабов в год. Кадорнега оценивает число африканцев, ввезенных в Бразилию главным образом из Анголы и Мозамбика между 1580 и 1680 годами, в миллион человек, то есть по 10 тысяч человек каждый год. Позднее цифры станут еще более внушительными. А ведь Ангола и Мозамбик – только два из многих районов, куда работорговцы совершали разбойничьи набеги.

Согласно архивам Ливерпуля, за 11 лет (1783-1793) из этого порта было отправлено за рабами 900 флотилий, которые вывезли из Африки свыше 300 тысяч рабов на сумму примерно 15 миллионов фунтов стерлингов. Чистая прибыль оценивалась в 12 миллионов фунтов, или более миллиона ежегодно. В середине XIX века Генрих Барт все еще сетовал не только на существование работорговли в Судане (в районе Кано и других местах), но также на рейсы американских судов в бухту Бенин. Положить конец работорговле оказалось значительно труднее, чем начать ее.

Трудно – пожалуй, даже невозможно – измерить ущерб, причиненный ею Африке. Во всяком случае она нанесла смертельный удар африканскому обществу и цивилизации. В войнах, порожденных работорговлей в Центральной и Южной Африке, не было заложено прогрессивное начало, ибо они не порождали ни изобретательности, ни инициативы, не влекли за собой никакого материального прогресса, как утверждают некоторые. Напротив, последствия этих войн были сугубо отрицательными. Они уничтожили то, чего Африка достигла за тысячелетия, ничего не дав ей взамен.

По мере того как войны ради захвата рабов продолжались, люди все более черствели. Работорговля разлагала европейцев, порождала в них все большую алчность. Внезапные вспышки восстаний отчаявшихся рабов лишь умножали их невзгоды и влекли за собой новые кровопролития. «Поскольку очень немногие негры могут перенести потерю свободы и выпавшие на их долю трудности, – говорится в одном документе 1788 года, – и поскольку у них нет сил терпеть, они все время стремятся воспользоваться любой оплошностью своих угнетателей. Чаще всего это выливается в мятежи, подавление которых редко обходится без большого побоища. Иногда мятеж удается. Тогда рабы истребляют весь экипаж судна. Они всегда готовы воспользоваться любой возможностью, чтобы совершить любой отчаянный поступок, лишь бы выкарабкаться из своего несчастного положения, и, несмотря на все препятствия, часто достигают своей цели».