Новогодний подарок

— Оставим комплименты. Мы не делаем рекламу барону Ламберто, — он ведь не продается. К тому же мы работаем втайне, словно речь идет о чем-то запретном.

— Наверное, это военная тайна.

— Ну что вы…

— Какой-нибудь атомный секрет…

— Да бросьте…

— Синьорина, я подсчитал, что каждый раз, когда я произношу слово «Ламберто», я зарабатываю пятьсот лир. Это, по-вашему, мало? Условия тут отличные. Кухня превосходная. Сегодня, например, синьор Ансельмо подал нам трюфели с рисом и утку по-пекински. Я двенадцать лет работал на заводе, где делают холодильники, но ел только хлеб с самой дешевой колбасой. Тут же я начинаю толстеть, а когда я попросил от имени всех нас, чтобы одну из комнат переоборудовали в спортивный зал, нашу просьбу выполнили в тот же день. И какой спортинвентарь — как у миллионеров! Вы ведь тоже с удовольствием будете заниматься гимнастикой. Так в чем же дело, чем вы недовольны?

— Я довольна, но я люблю понимать смысл того, что я делаю.

— А когда поймете, что вы с ним, этим смыслом, станете делать? Кофе варить?

Теперь смена синьоры Мерло. В другой комнате спокойно отдыхают синьор Бергамини и синьор Джакомини, который, как обычно, ловит рыбу. Он забросил удочку из окна и ждет. Ловить рыбу умеют все — так, по крайней мере, считает он.

— Это как на Олимпиаде, — объясняет синьор Джакомини. — Важно участвовать, а не побеждать.

Синьор Бергамини стоит рядом и наблюдает. Просто волшебное совпадение оказались вместе настоящий рыболов и настоящий наблюдатель за рыболовом из тех, кто не выходит из себя, если рыболов ничего не ловит, а просто стоит, заложив руки в карманы, или курит трубку и спокойно проводит время, не отвлекая разговорами.

А если они и разговаривают, то вспоминают прежние рыбалки, в других местах, или обмениваются мнениями по разным поводам.

— Вы заметили, — говорит синьор Джакомини, — что синьор Ансельмо никогда не расстается со своим зонтиком?

— По-моему, — отвечает синьор Бергамини, — он держит его, даже когда принимает душ.

В самом деле, синьор Ансельмо всегда ходит с черным шелковым зонтиком — он висит у него на руке.

— Славный малый, однако.

— Ничего.

Когда наступает смена синьора Джакомини, он укрепляет свою удочку на окне и просит синьора Бергамини посматривать на поплавок. Синьор Бергамини — истинный наблюдатель за рыболовом. Он продолжает наблюдать, даже когда тот уходит.

А теперь давайте послушаем, о чем говорят синьоры Дзанци и Мерло, которые вяжут в гостиной. Синьора Мерло озабочена. У нее есть кузен, которого звать Умберто, и еще один, которого звать Альберто. Когда наступает ее смена, их имена все время приходят ей на память, и уже не раз у нее едва не срывалось с языка «Умберто» или «Альберто» вместо «Ламберто». Дальше все идет хорошо — второй и третий слоги одинаковы во всех трех именах — УМберто, АЛЬберто и ЛАМберто. Но первый всегда дается ей с трудом, всегда приходится с электронной скоростью бороться между мыслью и языком. Каждый раз надо выбирать правильный слог из трех — «Лам», «Ум», «Аль».

— До сих пор, к счастью, я еще ни разу не ошиблась.

— Это, конечно, нелегко, — соглашается синьора Мерло. — А у меня свои трудности. Мне приходят на ум разные другие слова, которые начинаются на «лам», например, «лама», «лампа», «лампион», «лампада», «лампасы»… Первый слог идет легко, а вот на втором я уже спотыкаюсь. Все это, конечно, дело совести. Мне платят, чтобы я говорила «Ламберто», и если я стану говорить «лампасы», мне будет казаться, что я нечестно зарабатываю свои деньги.

А внизу, в кухне, мажордом Ансельмо тоже время от времени нажимает кнопку и слушает разговоры, которые ведутся в комнатах под крышей. Они развлекают его, пока он готовит рисовый пудинг или булочки с кремом. Он слушает не для того, чтобы шпионить, а просто из любознательности. Он ведь очень образованный человек, этот синьор Ансельмо.

Синьор барон, напротив, никогда не стал бы подслушивать чей-либо разговор. Его бедная мама, когда он был маленьким, объяснила ему, что подслушивать — плохо. Он нажимает кнопку, только чтобы убедиться, что работа выполняется добросовестно.

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

Эти голоса рождают в нем ощущение уверенности, как если бы где-то рядом всегда стоял на страже часовой, готовый отогнать врагов. Он хорошо понимает, что они повторяют его имя только потому, что им за это платят. Но они делают это так старательно, а иногда и так красиво, что барон не может не подумать: «Видишь, как они тебя любят».

3

Однажды утром барон смотрит в зеркало и обнаруживает, что за ночь на голове у него вырос волос. Светлый, золотистый волос. Вот он колышется над лысым черепом, усыпанным коричневыми пятнами.

— Ансельмо! Скорей! Иди посмотри!

Ансельмо бежит со всех ног и впопыхах даже забывает свой зонтик, так что вынужден вернуться за ним с полдороги.

— Смотри — волос! Вот уже сорок пять лет, как на моей голове не было ничего подобного.

— Минутку, синьор барон.

Ансельмо уходит и тотчас возвращается с большой лупой, которая служит барону, когда он рассматривает коллекцию своих марок. Под лупой волос похож на позолоченное солнечными лучами дерево. Больше того…

— Если синьор барон позволит, — говорит Ансельмо, — то я замечу, что это не простой волос, а волнистый, даже, возможно, вьющийся.

— Когда я был ребенком, — взволнованно шепчет барон, — бедная мама называла меня «мой маленький локон».

Ансельмо молчит. С помощью лупы он внимательно обследует всю поверхность хозяйского черепа. Кожа туго обтягивает это талантливое произведение архитектуры, которое послужило первой натуральной моделью для Пантеона, для Микеланджело, создавшего купол святого Петра в Риме, а также для каски мотоциклиста.

— Или лупа меня обманывает, или я фантазер, или вот тут, где правая теменная кость стыкуется с костью, называемой этмоидальной, пробивается еще один волос. Да, вот он! Ага, прорван кожный покров, уже появляется кончик… Вот он тянется вверх… Медленно, но упорно поднимается…

— Ты мог бы стать неплохим радиорепортером, — замечает барон.

— Нет никакого сомнения — это светлый, золотистый волос. Прямо шелковый! Но… Подождите, подождите…

— Что случилось? Он испугался? Спрятался обратно под кожу?

— Ваши морщины, синьор барон!

Кожа на лице старого синьора покрыта густой паутиной морщин — и мелких, тоненьких, едва различимых, и глубоких, словно рвы, так что очень напоминает физиономию столетней черепахи.

— У меня такое впечатление, — продолжает Ансельмо, — что морщины разглаживаются. Помнится, около этого глаза я насчитывал их более трехсот, а теперь — я готов спорить на мой зонт — их гораздо меньше. Кожа разглаживается прямо на глазах. Из глубины ее поднимаются молодые клетки, полные жизни и силы, они заменяют старые, которые тихо и незаметно исчезают…

— Ансельмо, — прерывает его барон, — не превращайся в поэта. Лицо у меня такое же, как вчера. А два волоска погоды не делают.