Новые приключения искателей сокровищ

– Безбилетником! – сказал отец, тяжело упав на стул.

– …В большой корзине с одеждой тети Маргарет, – продолжал Дикки. – Той самой, куда она позволяла залезать Эйч-Оу, когда мы играли в прятки. Эйч-Оу много говорил об этом после того, как Ноэль сказал о лирах и о том, что итальянцы такие поэтичные. Ну помните, когда мы делали ириски.

Отец всегда действует быстро и решительно, как и его старший сын.

– Я отправляюсь в «Кедры», – сказал он.

– Можно мне с тобой? – спросил его решительный сын. – Вдруг тебе понадобится послать с кем-нибудь сообщение.

Спустя несколько мгновений отец уже сидел в седле велосипеда, а Освальд перед ним на раме – опасное, но восхитительное место – и они мчались к «Кедрам».

– Пейте чай, больше не теряйтесь и не засиживайтесь допоздна, если мы задержимся! – крикнул отец, когда мы устремились прочь.

Как радовался предусмотрительный Освальд, что он старший сын! В сумерках на велосипеде было очень холодно, но Освальд не жаловался.

В «Кедрах» отец объяснил все в немногих мужественных, но хорошо подобранных словах, и в доме дорогой уехавшей новобрачной произвели обыск.

– Ведь если Эйч-Оу хватило глупости залезть в корзину, ему пришлось что-то оттуда вынуть, чтобы освободить место, – сказал отец.

Действительно, под кроватью мы нашли большой сверток: кружевные вещички, нижние юбки, ленты, пеньюары и прочее дамское барахло, завернутое в простыню.

– Если вы переложите всё это во что-нибудь другое, я сяду на экспресс до Дувра и возьму вещи с собой, – сказал отец миссис Эшли.

Пока та укладывала одежду, отец говорил старым леди, которые никак не могли перестать плакать, как он извиняется за сына… Но вы и сами знаете, что говорят в подобных случаях.

– Папа, мне бы хотелось поехать с тобой, – сказал Освальд. – Я не доставлю тебе ни малейших хлопот.

Возможно, отец согласился отчасти потому, что не хотел отпускать меня домой в темноте и не хотел еще больше беспокоить семью Эшли, прося их отвезти меня домой. Он сказал, что дал разрешение именно поэтому, но я надеюсь – он все-таки согласился потому, что хотел, чтобы с ним поехал сын, такой же решительный, как он сам.

Мы отправились в путь.

Это было тревожное путешествие. Мы знали, что новобрачная нисколько не обрадуется, открыв в отеле Дувра корзину и не найдя там ни халатов, ни лент, а только Эйч-Оу, плачущего, сердитого и грязного.

Отец курил, чтобы скоротать время, но у Освальда не было с собой ни мяты, ни кусочка испанской лакрицы, чтобы скрасить путешествие. Однако он держался стоически.

Выйдя из поезда в Дувре, мы увидели на платформе мистера и миссис дядю Альберта.

– Привет, – сказал дядя Альберта. – В чем дело? Надеюсь, дома все в порядке?

– Мы просто потеряли Эйч-Оу, – объяснил отец. – Он, случайно, не с вами?

– Нет. Но это уже не смешно, – ответила невеста. – Вы потеряли Эйч-Оу, а мы потеряли бельевую корзину!

– Потеряли корзину!

Ошеломленные, мы просто онемели, но вскоре отец обрел дар речи и всё объяснил.

Новобрачная очень обрадовалась, когда мы сказали, что привезли ей и ленты, и прочее, но после мы застыли в тревожном унынии, потому что теперь Эйч-Оу действительно потерялся. Корзина могла сейчас катить в Ливерпуль или покачиваться на водах канала Ла-Манш. Возможно, Эйч-Оу пропал навсегда.

Освальд, конечно, не сказал этого вслух. Лучше придержать язык, если хочешь увидеть, чем всё закончится, не то кто-нибудь о тебе вспомнит и тебя пошлют спать в незнакомом отеле.

Вдруг мимо прошел начальник станции, держа в руках телеграмму. Такую: «Бельевую корзину без багажного ярлыка обнаружили на станции Кэннон-стрит изнутри слышатся подозрительные звуки ожидаются дознаватели подозревают бомбу с часовым механизмом».

Начальник станции показал нам телеграмму после того, как отец рассказал ему о Эйч-Оу. Сперва начальник решил, что над ним пошутили, потом поверил, засмеялся и сказал, что попросит в ответной телеграмме заставить бомбу подать голос, а если она заговорит, вытащить ее из корзины и держать у себя, пока за ней не явится отец.

Итак, мы вернулись в Лондон.

На душе у нас полегчало, но мы не веселились, потому что очень давно не ели. И Освальд почти пожалел, что не взял те засахаренные фрукты.

Было уже довольно поздно, когда мы добрались до станции Кэннон-стрит и сразу отправились в служебное помещение, где на табурете сидел дежурный, очень веселый парень. Эйч-Оу, пойманный безбилетник, в пыльном красно-белом клоунском наряде и такой перепачканный, каким я никогда еще его не видел, сидел на жестяной коробке, положив ноги на чемодан, ел хлеб с сыром и пил из банки эль.

Отец сразу заявил на него права, а Освальд опознал корзину. Она была очень большая. На ней стоял поднос, которым прикрывался Эйч-Оу, когда прятался в корзине.

Мы переночевали в отеле на Кэннон-стрит. В тот вечер отец ничего не сказал Эйч-Оу. Когда мы легли в постель, я попытался заставить брата обо всем рассказать, но он был слишком сонным и сердитым. Наверное, так на него подействовали эль и тряска в корзине.

На следующий день мы вернулись в Дом у Рва, где лихорадочное беспокойство остальных слегка умерила телеграмма, посланная накануне вечером из Дувра.

Отец сказал, что поговорит с Эйч-Оу вечером. Когда тебе не устраивают выволочку сразу, чтобы на том покончить – это ужасно, но Эйч-Оу определенно такое заслужил.

Нелегко рассказывать историю, когда происходит сразу много событий, но в разных местах.

Вот что сказал нам Эйч-Оу:

– Не приставайте… оставьте меня в покое.

Но мы были сама доброта и нежность и в конце концов вытянули из него, что произошло. Эйч-Оу в отличие от Освальда не умеет рассказывать с самого начала, но из его бессвязных слов автор составил такой рассказ (по-моему, это называется редактированием):

– Во всем виноват Ноэль. Кто его просил болтать о Риме? А клоун ничуть не хуже паршивого поэта! Помните день, когда мы делали ириски? Ну тогда меня и осенило.

– А ты ничего нам не сказал.

– Нет, сказал. Я немножко поговорил с Дикки. Он ни разу не сказал «брось это» или «тебе лучше так не поступать», не давал мне советов, ничего подобного. Значит, он виноват не меньше меня, и отец должен сегодня вечером поговорить и с Дикки тоже, а еще с Ноэлем, а не только со мной.

Эйч-Оу сошли с рук такие слова, потому что мы хотели услышать его историю и заставили его продолжать.