Новые приключения в Стране Литературных Героев

Профессор. Не стыдись этого. В некотором смысле она действительно заслуживает сочувствия: сама же сказала, что это жизнь сделала ее такой. Тяжелая, скверно устроенная жизнь. Такая, рядом с которой или, вернее сказать, в борьбе с кото­рой самые идеальные мечты и планы Веры Павловны и ее друзей оказываются столь понятными... Между прочим, ведь не только же ради этой Марьи Алексеевны я затащил тебя к ней в гости. Не ради нее одной я прошу тебя ни в коем случае не относиться к роману «Что делать?», да и к каждой книге, которую ты прохо­дишь в школе, как к некоему величавому и, увы, мертвому мону­менту, до которого даже не дотянешься, хоть становись на цы­почки. Ну, разве что уткнешься носом в почтительную надпись на постаменте. Нет, я прошу тебя относиться к этому роману свободно, не стесняя себя никакими выдуманными правилами примерного поведения, прямо признаваясь, что нравится, а что не нравится, – ради тех же Лопухова, Рахметова, Веры Павлов­ны, которые возникали среди той мерзкой действительности, вырастали из нее, против нее восставали и, честное слово, никак не заслуживают того, чтобы из них делали учебные пособия. Сам посуди: разве могла бы эта знаменитая книга буквально перевернуть жизнь многих людей, если б они не читали ее с жадностью? Не спорили о ней? Не воспринимали ее как живое слово о живой жизни? Такого чуда, Геночка, никакая почтитель­ность не совершила бы. Только – любовь. Только – живой интерес... Скажешь, что я повторяюсь? А мне никогда не надо­ест повторять это слово: «живой»...

ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ БОСЯКА САТИНА

Может быть, вы уже и забыли, какое странное путешествие по­обещал Архип Архипович Гене в самом начале путешествия предыдущего. Если так, не смущайтесь: гораздо более странно, что об этом забыл сам Гена. Потому что как иначе объяснить вопрос, с которым он заявился к профессору?

Гена(очень по-деловому). Ну? Куда сегодня, Архип Архипыч?

Профессор(лаконично). На дно.

Гена. На какое дно? В каком смысле?

Профессор. В прямом... То есть нет, прости, пожалуй­ста. Наоборот, в метафорическом.

И не успел Гена понять, что это значит, как слышит – и мы вместе с ним – очень знакомые слова.

Сатин. Человек свободен... он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум – человек за все платит сам, и потому он – свободен!.. Человек – вот правда! Что такое че­ловек?.. Это не ты, не я, не они... нет! Это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет... в одном! Понимаешь? Это – огромно!.. Это звучит... гордо!

Короче говоря, слышим монолог Сатина из пьесы Горького «На дне». Настолько знаменитый, что Гене уже просто нельзя не догадаться, куда именно завлек его Архип Архипович, а мы в самом деле можем быть короче, не приводя здесь того, что слишком известно.

Барон. Ты – рассуждаешь... Это хорошо... это, долж­но быть, греет сердце... У меня – нет этого... я – не умею! Я, брат, боюсь... иногда. Понимаешь? Трушу... Потому – что же дальше?

Сатин. Пустяки! Кого бояться человеку?

Барон. Иногда я вспоминаю наше семейство... Старая фамилия... времен Екатерины... дворяне... вояки!.. выходцы из Франции... Служили, поднимались все выше. При Николае Пер­вом дед мой, Густав Дебиль... занимал высокий пост... богат­ство... сотни крепостных... лошади... повара... Дом в Москве! Дом в Петербурге! Кареты... кареты с гербами...

Сатин. Забудь о каретах дедушки... в карете прошлого – далеко не уедешь...

Барон. Черт тебя возьми... ты... умеешь рассуждать спо­койно... А у меня... кажется, нет характера...

Сатин. Заведи. Вещь – полезная.

Барон. Знаешь... с той поры, как я помню себя... у меня в башке стоит какой-то туман. Никогда и ничего не понимал я. Мне... как-то неловко... мне кажется, что я всю жизнь только переодевался... а зачем? Не понимаю! Учился – носил мундир дворянского института... а чему учился? Не помню... Женился – одел фрак, потом – халат... а жену взял скверную – и зачем? Не понимаю... Прожил все, что было, – носил какой-то серый пиджак и рыжие брюки... а как разорился? Не заметил... Слу­жил в казенной палате... мундир, фуражка с кокардой... рас­тратил казенные деньги, – надели на меня арестантский ха­лат... потом – одел вот это... И все... как во сне... а? Это... смеш­но?

Сатин. Не очень... скорее – глупо...

Барон. Да... и я думаю, что глупо... А... ведь зачем-нибудь я родился... а?

Сатин. Вероятно... Человек рождается для лучшего!

Их голоса умолкают, и ненадолго воцаряется молчание.

Профессор. Ты, я вижу, задумался, Геночка?

Гена. Да... Знаете, что мне в голову пришло? Нам ведь всегда интересно, когда мы какую-нибудь книгу дочитаем или пьесу досмотрим: а что с героем дальше будет?

Профессор(его голос полон какого-то предчувствия и словно бы страха, что предчувствие не сбудется). Ну-ну? И что же?

Гена. А ведь интересно-то не только, что после было, но и то, что до!

Профессор. Ай да я!.. (Сам себе объясняя свою непонят­ную радость.) Впрочем, что ж? Слава богу, пора мне уже угады­вать твои реакции – не первый год тебя знаю!

Гена(с искренним недоумением). Это вы о чем?

Профессор. Не обращай внимания. Пустяки... Насколь­ко я понял, эту мысль у тебя вызвал рассказ барона?

Гена. Ну да! Вот он рассказал, и сразу ясно стало, откуда он такой взялся. Вернее, почему таким стал. А Сатин? Все-таки жалко, что он ничего такого про себя не рассказывает... Или, может, я забыл? Может, в другом месте пьесы есть что-нибудь такое?

Профессор(с нажимом). В пьесе об этом почти ничего нет.

Гена. Ах, все-таки почти? Значит, есть что-то такое?

Профессор. Есть. Допустим, Сатин упоминает вскользь, что в молодости был телеграфистом. Много читал. Говорит, что был веселым, прекрасно плясал, даже играл на сцене, разуме­ется, на любительской...

Гена. В самодеятельности, что ли?

Профессор (смеется). В этом роде. Сообщает он о себе и более серьезные вещи: оказывается, пришлось ему сидеть в тюрьме. Как он выражается, «за подлеца... убил подлеца в запальчивости и раздражении». А за что убил, только намекает. Дает понять, что тот каким-то образом обидел его сестру. Вот и всё.

Гена. Да... Немного. Нет, если бы он подробно рассказал, как попал на это самое дно – вот вроде барона, – лучше бы­ло бы.

Профессор. Что делать, чего нет, того нет. Правда, на этот счет существуют свидетельства в других произведениях. Например, вот что рассказывает в своей книге «Моя жизнь в искусстве» Константин Сергеевич Станиславский. «Оказыва­ется, – пишет он, – что босяк, с которого Горький писал роль Сатина, пострадал из-за самоотверженной любви к сестре. Она была замужем за почтовым чиновником. Последний растра­тил казенные деньги. Ему грозила Сибирь. Сатин достал деньги...».