Новый директор

— Вы их поторопите, Новелла.

— Он спрашивает, кто вы такой.

— Скажите, что уполномоченный милиции.

— Харош… очень харош, — кивая головой, произнес матрос.

Новелла сказала что-то по-немецки, и моряк начал говорить, обращаясь к ней. Говорил он сдержанно, не торопясь, стараясь хорошо быть понятым. Второй внимательно слушал, изредка вставляя свои замечания.

— Он говорит, что оба они старые матросы, много раз бывали в России, — без всякого труда переводила Новелла. — Говорят, что дружески относятся к нам и хотят мира. Поэтому сейчас решили сообщить властям… разоблачить… или вернее предупредить. У них на корабле год назад появился подозрительный человек, который числится матросом, но на самом деле ничего не делает и плавает как пассажир. Команда давно догадалась, что тут грязная игра… В последний рейс на их корабль пришел еще один, по имени Курт, и он связан с тем первым субъектом… Я не очень точно перевожу…

— Всё понятно, — сказал Васильев.

— Курт плохо говорит по-немецки. Кажется — он русский, эмигрант, — продолжала Новелла, в упор глядя на губы матроса. — И первый — как будто эмигрант. Точно неизвестно. В Ленинграде были несколько раз. Кто-то из матросов узнал, что это агенты. Потом и остальные убедились. Агентов ненавидит вся команда. Противные люди. Подлые души! В Ленинграде собирают всякие сведения, но не сами, а через каких-то других людей… — Новелла незаметно для самой себя понизила голос. — Кроме того, шпионы заводят здесь знакомства… продают заграничные изделия юнцам и занимаются вербовкой… Они сейчас в клубе с каким-то пареньком…

Васильев слушал с таким волнением, что на лбу выступили капельки пота.

— Понимаю, — прошептал он. — Значит, это они… Спросите, на всякий случай, как выглядят шпионы!

Девушка перевела вопрос и сейчас же получила ответ:

— Один из них высокий, с покатым лбом и очень бледный…

— Ну ясно всё! — Васильев вскочил со скамейки. — Они сейчас в ресторане! Спасибо, друзья! — Он крепко пожал руки матросам. — Большое спасибо! Вы честные гости! Теперь я знаю, что делать…

Бросив девушку с немцами, Арнольд Спиридонович стремительно направился обратно к клубу.

46. Матери

— Константин Семенович, к вам пришли три мамаши, — не глядя директору в глаза, сообщила секретарь.

— Так в чем же дело?

— Я не знаю ваших приемных часов…

— Мои приемные часы, когда я нахожусь в школе.

— Хорошо. Теперь я буду знать. Значит, они могут войти?

— Ну конечно.

— Все сразу?

— А это как им будет угодно. Лучше, конечно, все сразу, — сказал Горюнов, распахивая дверь.

В канцелярии стояли три очень разно одетые женщины. Две из них застенчиво, но с любопытством посмотрели на директора, а третья — высокая, с ярко накрашенными губами и целой копной рыжих крашеных волос — при появлении Горюнова скорчила презрительную гримасу.

— Здравствуйте, товарищи родители! Очень хорошо, что пришли в школу без приглашения. Пожалуйста, проходите… Садитесь, кому где нравится, — приветливо говорил Константин Семенович, пододвигая стулья к своему столу. — Чем могу быть полезен?

— Товарищ директор, нам сказали, что вы отменили второгодников, и вот мы хотели бы выяснить, на каком основании? — слегка прищурив подведенные глаза, спросила высокая женщина.

— Вы делегация? — обратился Константин Семенович к двум молчавшим.

— Какая делегация! Мы каждая сама по себе…

— Но если, товарищ… не знаю вашей фамилии…

— Моя фамилия Каткова, — еще больше прищуриваясь, вызывающе сказала первая. — А эти, сколько я знаю, Седова и Маркина.

— Прекрасно! Значит, товарищ Каткова, вы говорите только от своего имени?

— Я говорю насчет моего собственного ребенка.

— Зачем же тогда вы говорите о себе во множественном числе? «Мы хотим, нам сказали»… Кстати, кто вам сказал о второгодничестве?

— Сын.

— Интересно! Откуда он узнал?.. Ну, хорошо. Продолжайте, пожалуйста!

Вежливый тон директора несколько обескуражил Каткову. Она пришла в школу с намерением требовать, навести порядок, «дать бой», но ничего не получалось. Для боя нужен противник, а его не оказалось.

— А что продолжать? Второгодников вы на самом деле отменили?

— Не совсем… И не второгодников, а второгодничество. Не отменили, а собираемся изжить. Если ученик долго не ходил в школу по болезни, то мы, конечно, разрешим ему учиться второй год. Могут быть и другие уважительные причины…

— А что значит «разрешим»?

— Разрешим в виде исключения. Вы хотите, чтобы ваш ребенок был оставлен на второй год?

— Да.

— В каком классе?

— В пятом.

— Он много болел?

— Он у меня совершенно здоровый.

— Почему же он остался на второй год?

— Почему, почему? Что вы, не знаете, почему оставляют… Нахватал много двоек, вот и оставили. Учился плохо.

— А почему он плохо учился?

— Откуда я могу знать? Об этом надо спросить учителей!

— Вы же всё-таки мать.

— Ну так что! Вы же его учили, а не я. За то вам и деньги платят. Удивительное дело! Сами двойки ставят, сами на второй год оставили, а я виновата!

— Вас, я вижу, не очень беспокоит успеваемость сына? — холодно спросил Горюнов.

— Не один он плохо учится!

С огорчением посмотрел Константин Семенович на Каткову и вздохнул. Предстоял утомительный, неприятный разговор, и нужно было набраться терпения. Он сразу догадался, чем вызвано такое отношение матери к второгодничеству сына. Она получала за него пенсию и будет получать до окончания мальчиком школы.

— Верно. Не один. А что в этом удивительного? Если ребенок может сидеть по два года в каждом классе, зачем же ему стараться? Ну, а чего же всё-таки вы хотите от меня?

— Я уже сказала: я хочу, чтобы он остался на второй год.

— Хорошо. Напишите заявление. Педагогический совет решит. Но предупреждаю, если ему разрешат, вам придется платить.

— Платить? За что? — удивилась Каткова.

— За второй год обучения, — невозмутимо ответил Константин Семенович — Сумма? Я не помню точно… Четыреста с чем-то рублей.

— Новое дело! — всплеснула руками Каткова. Грудь ее бурно вздымалась, по лицу пошли красные пятна. — Да что вы такое выдумываете! Нет, вы что-то не то! У нас же учение обязательное и бесплатное! Я тоже ученая… слава богу, семилетку кончала!

— Очень рад за вас, — терпеливо сказал Константин Семенович.

— Да как у вас язык повернулся!.. Конституцию надо читать, товарищ директор.

— Конституцию мне приходилось читать, — всё так же невозмутимо продолжал Горюнов. — Действительно, государство берет на себя оплату ученья вашего сына в течение семи лет… но по одному году в каждом классе. По одному! И в прошлом году он учился бесплатно. Но ведь он будет учиться второй год. На это нам средства не отпущены.