Новый год по новому стилю

— И ты дергал? — спросила я, почувствовав в довершение всего ещё и непонятный укол ревности.

— Предпочитал таскать за вихры мальчишек. А вот сейчас мне вдруг стали нравиться косички, — и он зарылся носом в подушку, рядом с моим ухом, полностью укрытую волосами.

Было чуть больно, слишком сильно он натянул переднюю прядь, но я терпела, не желая прерывать момент совершенно невинной близости. Мы молчали, оставив в недавнем прошлом сбившееся дыхание: мы больше не спешили подарить друг другу наслаждение. Теперь мы станем растягивать его, как карамельку… Начинку конфеты «Коровка»… Боже, да что же я такое несу, даже мысленно…

И вот он дал моим волосам свободу. Даже собрал их в кулак и взвесил — выходило много, очень много… И он успел узреть их цвета воронова крыла, а помедли Гриша пусть даже один день, я б успела поседеть…

— Хочешь, наберу для тебя ванну? — ошарашил он меня своим вопросом, и я не сразу нашлась с ответом, да и ответ мой оказался опять же вопросом:

— Зачем?

Гриша рассмеялся:

— Сказал же, для тебя. Хочешь?

— Зачем? — повторила я.

Но не как заведенная игрушка, а потому что и вправду не поняла его желания налить для меня пенную — ведь пенную же? — ванну.

— Чтобы тебе было хорошо. Зачем же еще? — воскликнул Гриша неестественно громко, или у меня за последние часы (если не дни) обострились все рецепторы.

— Вот именно: зачем еще, когда мне уже хорошо?

Я не задавала вопрос: шепот, который мы передавали из уст в уста, минуя уши, не допускал никаких подъемов и падений. Гриша уже поднял меня на непонятно какое по счету небо и удержит меня там, что бы это ему не стоило. И я по собственной воле не собираюсь срываться вниз — я насиделась в окопе, меня туда больше не тянет… Если только кто-то столкнет меня в пропасть, но этого кого-то нет рядом и никогда не будет, пока рядом есть другой… А он есть — он не фантазия, я могу его нащупать и делаю это. Не щипаю, но глажу…

Ущипнуть сейчас надо если только меня, но я и так знаю, что не сплю, что это наконец случилось со мной наяву… И я не проснусь от сказочного новогоднего сна, потому что сна нет — я смотрю на свой новогодний подарок широко распахнутыми глазами, в которых ни на грамм сна и ни на градус опьянения.

— А будет еще лучше…

Разве может быть еще лучше? Не хочу в ванну, не хочу вылезать из теплой постели — никогда…

— Хочешь выпить?

Да говорю же тебе и глазами, и руками, и вздохами, что я ничего не хочу, кроме тебя… А ты уже здесь и никуда…

— Гриша, ну куда ты?

Я потянулась рукой, но поймала лишь нагретый нашим дыханием воздух.

— Я быстро…

Закрыть глаза и не смотреть ему в спину… И не думать, даже слыша его не такие уж и легкие шаги на лестнице, что он не рядом… Не совсем рядом. В одной квартире, но не под боком…

— Уснула?

Я почувствовала холод бокала раньше, чем открыла глаза. И села, едва не расплескав на кровать все шампанское… Нет, простыням ничего не грозило, все попало бы на мою грудь… Но хрусталь удержал драгоценные пузырьки.

— За новый год по новому стилю…

— Есть только по старому, — попыталась я поправить Гришу, но он улыбался слишком загадочно, чтобы я могла поймать его на ошибке.

— Это у них по старому, а у нас по новому, у нас все будет по новому…

Я не отпускала его от себя, сжав ножку бокала поверх Гришиных пальцев. Брудершафта не вышло, зато я наконец облилась шампанским… Оно потекло по губам на подбородок, потом на шею и грудь, но не пропало даже капли — Гриша поймал все, а потом и бокал, сумев, не отрываясь от моего тела, поставить недопитое шампанское в нишу к лампе. Зачем нам пить, когда мы и так уже пьяны друг другом… Голова кружится, или это земной шар вдруг стал вращаться с бешеной скоростью, отнимая у нас счастливые секунды вдвоем… Скоро утро, да? Но я не хочу, чтобы оно наступило. Оно все равно принесет с собой старые заботы и сдобрит их новыми, о которых мы, возможно, еще даже не догадываемся…

Я искала его губы, а он находил ими мои пальцы, запястья, волосы, дрожащие ресницы, потому что желал слышать отклик на свои ласки… Столько лет не догадываться о существовании любовной песни, которую поют довольные женщины тысячи лет, — это тихий ужас… Верно? О, да — все, что происходило с Каменцевым, было тихо и ужасно… Ужасно, потому что не устояло перед напором настоящего мира, но сказка, подаренная Вербовым, выдержит даже девятый вал… Я знаю… Даже задыхаясь в его объятьях, я выплыву… Нет, я выплыву как раз потому, что буду крепко держаться за его шею…

— Гриша, ну что ты делаешь? — спросила я, не желая отнимать влажной щеки от его такой же влажной груди.

— Ванну… Не видишь, что ли? Я ведь включил свет…

Я видела, все видела, продолжая висеть на нем обезьянкой. Да Гриша и не желал снимать меня со своей шеи — сам ведь повесил меня на неё. Присел вместе со мной на край ванны, подле которой горело несколько искусственных свечей, и целовал под звуки водопада, срывающегося с высоты крана на дно глубокой ванны. Лишь один раз он отстранился, чтобы включить джакузи и взбить пену, точно сладкую вату… Да, для меня все сейчас будет иметь медовый вкус, так Гриша засахарил меня своими ласками. Даже пена…

— Не уходи! — я поймала его рукой, оставив на запястье пенный сугроб.

Гриша замер, но не улыбнулся, как прежде, и на моем лице застыла тревожная маска. Должно быть…

— Лиза, я никуда не уйду.

Он присел на корточки и теперь из-за высоких бортиков ванны я видела лишь его лицо и грудь. И почти не слышала его шёпот из-за бурлящей вокруг меня воды. Или крови, стучащей в голове.

— Я хочу, чтобы ты мне доверилась. Доверилась полностью. Знаю, что это не просто. Но поверь, я тот, кто уходя по делам, всегда возвращается туда, где ему хорошо. А мне было хорошо. Спасибо!

И он уткнулся губами в пену на моих ладонях. Сумасшедший!

— Я всего лишь за шампанским. Вдруг не выдохлось…

Да пусть в нем не осталось ни одного пузырика, мною все равно сейчас владеет вселенская жажда, утолить которую шампанскому не под силу, но, возможно, сладкое игристое поможет мне пережить краткую разлуку с Гришей — ну можно же человеку сходить в душ…

— Пять утра!

Я все ещё ощущала на губах привкус взрослого виноградного сока, когда Гриша, замотанный в полотенце, распахнул для меня огромное махровое полотнище, заставляя восстать из пены морской, как Афродита.