"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
Смирнов прошел дальше по вагону, лишь мельком удостоив взглядом ближайшее купе. Никитин же, взглянув туда, замер в ужасе. На диване лежала голая молодая женщина. Без головы.
Ивана вдруг вывернуло прямо на пол. Его согнуло так, что подошедшему полковнику пришлось его придерживать.
Никитина рвало и рвало, да так, что Смирнову приходилось крепко держать своего гостя под руки. Тут внимание полковника привлек какой-то звук из купе.
Под столом валялся окровавленный мужчина, который всё время что-то бормотал, поскуливая и глядя вникуда расширившимися от ужаса глазами.
Командир бронепоезда тряхнул Никитина, заставляя его прийти
– Вот что, подпоручик. Нам нужно вытащить отсюда этого господина. Возможно, он будет полезен следствию. Давай-давай, сам же говоришь, что был среди освобождавших Константинополь, а там зрелище тоже было не для впечатлительных курсисток. Глотни вот…
Смирнов протянул Ивану флягу. Никитин глотнул и закашлялся. Полковник кивнул:
– Вот и хорошо. Мозги прочистил, пора и делом заняться… Сам он вряд ли сейчас идти сможет, так что бери его за ноги… Впрочем, нет, ты его через тела в коридоре не пронесешь, упадешь чего доброго… Давай уж я за ноги, а ты за руки. Когда прибудут мои бойцы – неизвестно, а человека вытащить нужно. Ещё умом тронется, глядя на всё это… Мы-то с тобой бойцы привычные, не так ли? Всяко повидали…
Подбадривая таким образом репортера, полковник умело направлял их «кортеж» к выходу из вагона, лишь покряхтывая и покрикивая на Ивана. Наконец они дошли до выхода, где спасаемого приняла медицинская команда бронепоезда.
Ещё через какое-то количество минут Смирнов и Никитин сидели на каком-то валуне, глядя на некогда сверкающий поезд, превратившийся местами в погребальный костер. Полковник курил, глядя на действия своих подчиненных, а Иван, не видя ничего, лишь смотрел в одну точку перед собой. Наконец он встрепенулся и обратил свой взгляд на спасенного ими молодого мужчину, лицо которого санитары уже кое-как отмыли от крови. Тот всё время что-то бормотал. Явно на английском, но этот язык Никитин знал лишь поверхностно, поэтому он обратился к Смирнову:
– Что он говорит?
Полковник, не оборачиваясь, перевел:
– Когда они начали стрелять… Да, они начали стрелять. Тогда я чем-то получил удар по голове и потерял сознание… Когда очнулся, в вагоне уже были китайцы. Они мельком взглянули на меня. Видимо решили, что я мертв, и больше не обращали на меня никакого внимания. Они втащили в купе эту девушку… Я даже не знаю её имени. Знаю лишь, что она американка… Она была уже голая… Совсем… Господи Боже, как пронзительно она кричала!!!
Спасенный вдруг зарыдал. Сквозь всхлипы он продолжал:
– Её насиловали раз за разом… Как на том конвейере мистера Форда. Один за одним. Как же она кричала… Как они смеялись… Я смотрел и боялся, что они заметят, что я ещё жив… Я боялся, понимаете? Я так боялся… А они один за другим… В конце, когда она уже перестала кричать, они ей просто отрубили голову… Её кровь хлынула на меня, а я боялся даже дрогнуть, понимаете? Я не герой, джентльмены. Совсем не герой… Как же она кричала… Потом они смеялись и пинали её мёртвую голову по коридору вагона… Но я не виноват, понимаете?.. И как мне теперь жить с этим?.. Её кровь на мне… Я весь в её крови… Боже… Как мне теперь жить?..
Санитары унесли бормочущего американца. Смирнов хмуро достал ещё одну папиросу и вновь закурил, глубоко затянувшись. Иван долго молчал, а затем зачем-то уточнил:
– А дальше по вагону так же было?
Полковник вновь затянулся, долгим выдохом выпустил сквозь зубы из легких дым и пожал плечами.
– Всяко. Женщины. И даже девочки. Этой хоть просто голову отрубили.
Без затей. Живот ей не вспарывали и модные вещи из чемоданов в распоротое брюхо не набивали, оставляя так умирать…Императрица скривилась.
– Нашёл что поставить. Смени пластинку. Мне не нравится. Тем более в постели.
Пожимаю плечами и поднимаю иглу граммофона.
Пауза.
– Нарисуй меня.
– Хм… Эм-м… раз сто уже рисовал…
– Нет. Нарисуй вот так, как я есть.
Смотрю ей в глаза.
– Ты меня пугаешь. Зачем?
В глазах темное пламя страсти.
– В каждой семье должны быть свои пикантные тайны. Я буду вспоминать этот день и наслаждаться тем, что я была с тобой в постели, а Изабелла ехала в соседнем вагоне и скулила от бессилия, словно та шавка подзаборная. А уезжая в командировки, ты всегда будешь брать этот рисунок с собой.
Качаю головой.
– А если его украдут?
Но, нет, Машу не сбить с мысли. Если она уж что-то решила, то…
– Будешь внимательнее следить за своими бумагами. К тому же это же просто рисунок, фантазия, отнюдь не фото. Это ничего не значит, никто даже не докажет, что это ты рисовал. Тем более с натуры.
Да, Маша изумительно сочетала в себе определенную набожность и не менее определенную тягу к скрытой, весьма изобретательной порочности.
Италия. По-иному и не скажешь. Умеют сочетать.
Горячо.
Императрица грациозно потянулась, затем улеглась поудобнее, делая свою наготу совершенно неотразимой.
Смешок.
– Что застыл с отпавшей челюстью? Рисуй уже давай!
Маша появилась в моём кабинете, как обычно без пафоса, но и без стука, словно в квартире, открывая дверь между комнатами. Впрочем, вагон сейчас и представлял собой филиал нашей личной квартиры.
Филиал на колёсах.
Я повелел полностью перестроить наш личный вагон, выбросив к чертям собачьим все старорежимные чопорные порядки, установленные при Николае. Не считая неизбежного коридора, купе Евстафия, купе дежурной фрейлины и небольшой приёмной, где сидел мой дежурный адъютант, всё остальное пространство вагона было отдано под наше частное жилье. По торцам квартиры находились наши с Машей кабинеты, уютная спальня с отличной кроватью, небольшая кухонька, совмещенная с маленькой столовой, а также походная библиотека, совмещенная с неким подобием уютной гостиной, где мы с женой в пути любили сиживать тихими вечерами под перестук колес.