Новый Мир (№ 1 2009)
Шрифт:
После всех пробегов на сотни миль
и таких пробелов, что свет не мил,
понимают, сблизившись, полюса:
есть одна лишь встречная полоса.
И прибавит газу одна из двух.
И пройдет мороз, перехватит дух,
точно в классе, где у доски дрожать,
про s, v и t что-то
и стоишь, оглядываясь на класс,
но глазам не видно ответных глаз.
И уже задача, как сон, видна,
и уже судачат клаксоны, на
полных v сближаясь — s, t дробя,
и уже не знаешь, что нет тебя.
* *
*
Как минимум, те “джингл беллс” в начале,
бар-ресторан, где что-то отмечали,
два праздничных билета на концерт,
со скидкой выделенных от работы...
И елочные те же атрибуты,
рассыпчатый гирляндный блеск — в конце.
В последний день, разъезда накануне,
еще приходит почта, никому не
нужна. И начинается провал
с открытки, адресованной обоим,
на сто кусочков измельченной с боем.
И каешься, жалеешь, что порвал.
Присмотришься: обманка, просто пена.
Но то, что есть, сведется постепенно
к тому, чего когда-то не учли.
И если Тайна — в нас самих, то это
воображаемый источник света,
но из него — реальные лучи.
Как минимум, сезонная подсветка.
Мельканье фар (по наледи проспекта
лихой таксист в обгон горазд вилять).
Подарок ли, помятый при доставке.
Шарманка “джингл беллс” в сухом остатке.
Привычка, засыпая, оставлять
свободной часть кровати, половину —
твою.
Поближе столик пододвину,
лекарство поищу в пространстве, где
предметам велики их очертанья.
Что познается через вычитанье?
Ключ-дубликат пылится на гвозде.
И наступает утро.
Просыпайся,
надавливая кончиками пальцев
на веки, к переносице ведя,
как будто с поля зрения снимая
нещедрый урожай, в комок сминая
крупицы света с каплями дождя.
Спарта достигнута
Зоберн Олег Владимирович родился в 1980 году в Москве. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Рассказы публиковались в журналах “Новый мир”, “Октябрь”, “Знамя” и др. Лауреат премии “Дебют-2004”. Живет в Москве.
В Гауде только кончился дождь, а было почти сухо, словно вымощенные булыжником улицы подогревались снизу по современной технологии западного благоустройства. Илья, двадцатипятилетний русский студент, шел ранним вечером от железнодорожной станции в гости к русской девушке Нине, приехав из Амстердама. Они познакомились два дня назад, когда профессор-искусствовед Ланкри, приглашенный из Сорбонны, читал лекцию по эстетике в Свободном амстердамском университете, где Илья готовился стать магистром психологии. Нина же училась в Лейдене и приехала оттуда с однокурсниками послушать Ланкри.
После лекции студенты сидели с профессором в кафе. Нина — Илья еще не знал тогда ее имени — принесла откуда-то крупный кусок прозрачного льда, положила его на стол перед Ланкри и сказала, что это ему привет из России — ее родины. Профессор наговорил Нине комплиментов, перейдя с английского на французский, а она объяснила, что куски льда остались после изготовления ледяной пирамиды в рост человека, которую кто-то ненадолго — было тепло, почти плюс пятнадцать — сделал для украшения улицы неподалеку от кафе. Принесенная Ниной льдина лежала перед Ланкри и быстро таяла, стол намок, и официант унес ее на блюде.
Илья сказал Нине по-русски, в шутку делая вид, будто ревнует ее на правах соотечественника, что их известный лектор не интересуется женщинами, а в свои пятьдесят с лишним лет имеет множество любовников в странах Евросоюза и даже — не без риска для жизни — где-то на Ближнем Востоке, что он много путешествует по своим мужчинам, совмещая поездки с лекциями, а его патриархальная борода и нежеманные манеры нужны для конспирации — вводить гомофобов в заблуждение. Нина приветливо ответила Илье по-русски, что профессор интересен ей как ученый. Кроме Ильи и Нины, никто в компании не знал русского языка.
Ланкри выпил пива и стал рассказывать, что недавно написал пьесу о короле Франции Карле Шестом, по прихоти которого в Европе распространились игральные карты, а Илья подсел к Нине ближе. Выяснилось, что она младше его на четыре года, тоже из Москвы, что год назад насовсем переехала с матерью в Нидерланды, а в Лейдене учится на историческом факультете. И неожиданно для Ильи Нина пригласила его к себе домой, в Гауду, на субботний ужин.
Илью не привлекали молодые голландки, готовые отдаться симпатичному русскому вскоре после знакомства, благовоспитанные ему тоже не нравились, он перестал воспринимать их всерьез после романчика с кальвинисткой, студенткой факультета экономики и менеджмента, романчика, закончившегося одним-единственным невнятным поцелуем. При этом Илья чувствовал, что для большинства обычных голландок он чужой почти физиологически, да и они казались ему пресными в своей социальной устроенности, которой, как считал Илья, по-настоящему достоин только человек опытный и закаленный, например — иммигрант из России. И его тянуло к русским девушкам.