Новый Мир ( № 1 2013)

хлебнешь немного — и вздыхать не больно

сырой осенний воздух ввечеру.

Но «песня в пыль, во мрак / черной кровью хлещет изо рта» (крамеровская образность зачастую поднимается до высокого дурновкусия Бабеля, сражавшегося в своей Первой Конной по другую сторону линии фронта в тех же волынских лесах [14] ) дальше. От отвращения к земной юдоли — принятие, то, которое возвышает. «Чуток будь к земному чуду!» — призывает Крамер, замечая, что «память о добре вчерашнем / дорога равно повсюду / и созвездиям, и пашням», что знаменует взгляд — сверху. Герой Крамера изгнан человечеством, но его приветила Вселенная, где он и укоренен. Земное оставляет, оно лишь повод, служение чему-то более важному:

Порой, уморившись дневной суматохой,

закат разглядев в отворенном окне,

он смешивал известь с коровьей лепехой

и, взяв мастихин, рисовал на стене:

на ней возникали поля, перелески,

песчаная дюна, пригорок, скирда, —

и начисто тут же выскабливал фрески,

стараясь, чтоб не было даже следа

Он сподобился мудрости — «тем кровь моя зрелее, как вино» (натурфилософия возогнана из алкогольного, заметим). «Изначальность приходит к земле», а он идет, наблюдая, сторонний, как дервиш [15] . Ему, в отличие от Шеербарта, уже даже не надо учиться у детей:

Я никогда не ускоряю шаг,

не забредаю дважды никуда;

мне все одно — ребенок и батрак,

кустарник, и булыжник, и звезда.

Про нравственный закон не совсем понятно, но кантовские звезды никто не смог отменить — на них смотрят пропойца и ребенок, единое.

Александр ЧАНЦЕВ

[4] Из совсем недавних переводов можно вспомнить перевод Анны Глазовой: Целан Пауль. Говори и ты. Составление, перевод с немецкого и комментарии Анны Глазовой. New York, «Ailuros Publishing», 2012.

[5] У «Гилеи», издавшей Шеербарта, в этом плане очень хорошие намерения и по отношению к отечественным «неперворядникам»: среди «готовящихся к изданию» упомянуты Илязд, Ю. Марр, Т. Чурилин…

[6] Не совсем забыт он и в наши цифровые дни — сделали же ему довольно информативный и содержательный сайт scheerbart.de.

[7] Стоит только перечитать на этот предмет выходившие у нас беньяминовские «Маски времени».

[8] Доходит даже до текстуальных совпадений — «Скок! Скок! Скок» Шеербарта («Скок! Скок! Скок! Чудесная лошадка! / Скок! Скок! Скок! Куда ты держишь путь? / Махнешь ли ненароком через забор высокий? / Иль что-нибудь другое измыслишь как-нибудь?») — это по сути самый известный зонг Летова и «Гражданской обороны» «Прыг-Скок» в миниатюре.

[9] «Абсолют и есть эта точка самоотождествления. Но, повторю, чтобы она возникла, должна вначале произойти негация. Абсолют возникает как результат, как момент остановки негации, так как должна, в конце концов, появиться точка опоры». Конев В. Дантовы координаты как координаты культурного пространства. — «Топос», № 1, 2011, стр. 102.

[10] Кроме нескольких подборок, выходил целый сборник — «Для тех, кто не споет о себе. Избранные стихотворения» (СПб., «Дидактика Плюс», 1997).

[11] Семенова Е. Ну, щеточник, еще рюмашку тминной! — «НГ Ex libris», 2012, 6 сентября.

[12] Сейчас немецкие издания Крамера сопровождаются даже вокабулярами — не у каждого немца на слуху диалектизмы (венское «трафикант» — «торговец сигаретами»), англицизмами («блэкаут»), профессиональная лексика и прочие нахватанные им в жизни редкости («парадайзер» — сорт помидоров)…

[13] Крамеровские герои «болеют в меблирашках» и додумались даже до того, чтобы сдавать собутыльникам в кабаке зимнее пальто напрокат.

[14] «Тихая Волынь изгибается, Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля. Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова, нежный свет загорается в ущельях туч, штандарты заката веют над нашими головами. Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу» («Переход через Збруч»).

[15] «Дервиш», например, в казахском языке изначально и переводился длинно, но точно — «странствующий бедняк, отгоняющий духов».

Эстеты и панки

Д митрий Бобышев. Зима. М., Издательство В. Гоппе, 2012, 12 стр .

Маленькi макарони. Военные стихи. М., Издательство В. Гоппе, 2012, 34 стр .

Обычно в рецензионных материалах мы не указываем тираж. Здесь это, однако, принципиально. Тираж этих изданий — 10 экземпляров.

В каждой его книге есть то, что сейчас называется фишкой, — какой-то тайный замысел, позволяющий по-новому представить творчество поэта. Гоппе выпускал книги на деревянных кубиках и обожженных глиняных табличках, даже книгу-бутылку. Он снабдил издание Осипа Мандельштама светящимися иллюстрациями. Каждую свою новую книгу Гоппе делает центром небольшого художественного мирка. Работая над каждым изданием, он лепит скульптуру автора, причем тот может даже не знать о существовании этой скульптуры. Кроме того, к каждой книге Гоппе изготовляет, как сам называет эту конструкцию, библиостас. Художник так описывает его в интервью «Независимой газете»: «Организованное рабочее пространство художника книги, которым чаще всего является короб, разбивается на секции в виде несимметричной решетки, и в эти секции раскладываются различные предметы, одухотворяющие замысел» [16] . Библиостас — слово, не случайно отсылающее к религиозной традиции. Мне библиостасы Гоппе напоминают скорее не монументальные иконостасы православных храмов, а христианские реликварии, в которых могут бережно храниться самые незамысловатые предметы, освященные культом: скажем, шип из тернового венца или щепка, отколовшаяся от креста, на котором был распят, например, апостол Петр. Чем, например, уникален фарфоровый слоник из библиостаса к книге Осипа Мандельштама? — точно такие же слоники сотнями тысяч продавались в советских магазинах, но, попав в библиостас, он приобщается к миру писателя, освящается культом литературы.

Действительно, отношение Гоппе к литературе можно назвать почти религиозным.

В последние два года Виктор Гоппе издал сразу несколько книг, заслуживающих внимания: это и книга-альбом стихов Всеволода Емелина «Давайте начнем все сначала!!!!!» (2011), совмещенный с «Путаницей» Корнея Чуковского, и книга Александра Вознесенского «Северное сияние», для которой переработал статьи Корнея Чуковского об Уолте Уитмене так, словно бы они были написаны о Вознесенском и о нашем сегодняшнем дне [17] (об этой книге я уже писал для «НГ Еx Libris»)… К Чуковскому у Гоппе вообще особое отношение — недаром его стихи и статьи выступают в качестве иллюстративного ряда, некоего культурного эха.