Новый Мир ( № 10 2013)
Шрифт:
и за то, что я мёртв,
тебя не прощу.
— Разве моя вина
в том, что в зверином сне
ты исчерпал до дна
жизнь? Повернись ко мне.
— Не прикасайся. Сплю.
Мозг превратился в пар.
Я тебя не люблю.
Уходи,
Возведение в чин
Вас, беккетовских двух, прижатых
друг к другу, слившихся в одно
двуглавое, худых, не жадных
до жизни, сброшенных на дно
существования, столь спящих
и нищих, слипшихся почти,
в подземном грохоте пропащих,
навеки сбившихся с пути,
утрясшихся, усохших, утлых,
вас, беккетовских двух, приблудных, —
в людской стране высокомерья,
в которой разве только сон
горяч, животный сон безверья, —
я созерцал и, вознесён,
возвёл вас не в абсурд и вздор, нет —
в сердечный пламень среди льдин...
Двуликий Янус, что развёрнут
внутрь профилями, где один
так разрыдался вдруг, что смехом
другой откликнулся, как эхом.
Пьеса на двоих
— Пойдём? Я приготовился... — О, господи,
ты стал как тень. — А ты? — Какая местность
скупая! Что за пшики? — Паровоз, поди. —
Нас кто-то встретит? — Полная безвестность. —
А ты её узнаешь? — Я-то? Сослепу?
Едва ли… В крайнем случае, на голос
пойдём… — Внимай и будь послушен оклику.
Нет, что это? Не северный ли полюс? —
Не знаю. — Что? — Тетеря… Ты квитанции
и паспорта взяла? — Дурак, мы тени!
Как предпочтительней тебе — от станции
или на станцию?.. — Нет предпочтений… —
Тогда пойдём…
• • •
Этот, а также другие свежие (и архивные) номера "Нового мира" в удобных для вас форматах (RTF, PDF, FB2, EPUB) вы можете закачать в свои читалки и компьютеры на сайте "Нового мира" - http://www.nm1925.ru/
Любовь пространства
Байтов Николай Владимирович (настоящая фамилия Гоманьков) родился в 1951 году в Москве, в семье научных работников. Окончил московскую спецшколу № 2 и Московский институт электронного машиностроения. Во второй половине 80-х — редактор-издатель одного из московских самиздатских проектов — альманаха «Эпсилон-салон». Автор пяти книг прозы, публикаций в журналах «Знамя», «Новый мир», «Черновик» и др. Живет в Москве. Работает смотрителем в Культурном центре им. Анатолия Зверева.
ИСТОКИ СЛАВЯНОФИЛЬСТВА И ЗАПАДНИЧЕСТВА
Я вижу перед собой тарелку с остывшим супом. Щи на мясном бульоне. Бабушка всегда варила на мясном бульоне. Причем на костях — то есть она подолгу — часа по два — вываривала кости. Иногда кости были мозговыми, и можно было выковыривать из них мозг, посыпать солью и есть. Считалось вкусно. Если мозг не выковыривался, то стучали костью по ложке до тех пор, пока он не вываливался из отверстия. Но бабушка это не очень приветствовала — ложки были серебряными, мягкими и от стучания костью могли попортиться.
На ложках были выгравированы наши имена: «Коля», «Леля» и «Оля». «Лели» никакого на самом деле не было — был Алеша, мой брат. Но бабушке почему-то хотелось, чтобы все имена рифмовались, и она в младенчестве пыталась называть Алешу Лелей. Не прижилось, но на его ложке так и осталось...
Еще бабушка очень подолгу варила в щах капусту, так что она превращалась в совсем бесцветные и безвкусные расползающиеся перья, которые мало отличались от вареного лука. Я никогда так капусту не варю, я кладу ее, нашинкованную длинными узкими полосками, за пять минут до выключения огня под кастрюлей, и она остается тверденькой, зелененькой и хрустящей... И лук не варю цельной луковицей, а режу и обжариваю на постном масле... Впрочем, я не варю и супов на мясном бульоне: кто-то когда-то мне внушил, что они вредны...
Итак, я вижу перед собой тарелку со щами, совершенно остывшими. Даже жир застыл и плавает на поверхности маленькими белыми льдинками. Есть это уже невозможно, да мы вроде бы и не собираемся. Точно такая же тарелка стоит и перед моим братом. В коротких приступах уныния мы замечаем свои тарелки лишь в те минуты, когда бабушка возвращается из кухни в комнату и принимается нас усовещевать. Но стоит ей уйти — и мы сразу про них забываем, потому что заняты захватывающей болтовней, которая длится уже часа два.