Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир ( № 11 2004)

Новый Мир Журнал

Шрифт:

Беллетризованные воспоминания нашего известного литературоведа, которому, судя по тексту, весной будущего года исполнится 75 лет. Семья, мама, война, общение с Пастернаком (редкая для подобной темы сдержанность, не исключающая трогательной лирической интонации), Самойловым и Лотманом.

“Осенью 1941 года, оставшись без дома, претерпев в Киеве и под Киевом жестокие бомбардировки, особенно одну, когда ночью горели эшелоны с людьми и рушились здания, потом заброшенный в чуждый Ашхабад, среди голода и побоев я стал молиться. Молитву придумал сам: „Господи, благодарю Тебя за то, что Ты есть, и за все то, что Ты для меня сделал”. И сегодня меня поражает тот двенадцатилетний мальчик, который ничего не просил у Бога и только благодарил Его”.

Олег

Дарк.
Волна и пламень. — “Знамя”, 2004, № 8.

О прозаической книге Елены Шварц “Видимая сторона жизни” (2003).

“<…> Комизм Елены Шварц — той же природы, что у поэтов барокко (в трагедиях Кальдерона или в последних пьесах Шекспира), в сказках Гоцци или у немецких романтиков (из „наших” подобный юмор был разве что у В. Одоевского) — длинная, никогда не прерываемая традиция онтологической насмешки. Исток — в странном юморе гностиков: смешно само соединение материального и духовного, тела и души. Это соединение всегда уродливо и нелепо. Тело постоянно „не подходит” душе. В театре этот юмор мог бы воплотиться в фигуре Пьеро со слишком длинными свисающими рукавами. Вот противоречие оболочки и содержащегося в ней.

<…> Елена Шварц — литературный критик милостью божьей. Как это ни покажется парадоксально, у Елены Шварц, со всем ее визионерством и сосредоточенностью на собственном духовном опыте, даже с ее насмешливо-любовным отношением к этому необычному опыту, эгоцентричность невероятно понижена. Я не знаю поэта менее эгоцентричного, чем Елена Шварц. Все дело в том, что и „она сама”, „я” ее стихов и прозы, „я” видящее, чувствующее, превращающееся, — тоже объект для нее, другое и почти отчужденное, предмет всматривания. Преимущество этого „я” для „поэта Елены Шварц” только в том, что оно среди всего остального наиболее необычно и невероятно, не изучено. (И чего только с ним не бывает!) Энтомологический образ „пчелы”, любимый Шварц, получает и такое обоснование”.

См. также: Елена Шварц, “Стихи этого года” — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 8 <http://magazines.russ.ru/zvezda> и статью Олега Дарка о ее поэзии “Танцующая молния” (“Новый мир”, 2004, № 10) .

Владимир Енишерлов. Возвращение Николая Гумилева. 1986. — “Наше наследие”, 2003, № 67-68.

В юбилейном (15 лет!) номере журнала его главный редактор вспоминает о своей (совместно с женой, Н. П. Колосовой) легендарной публикации стихов Гумилева в раннеперестроечном “Огоньке”. Тут все: чего и кому это стоило, как это проходило, как выглядело, чем откликалось. Хорошо помню, как ранним утром я стоял в очереди к киоску за этим номером с Лениным на обложке (с телефонной трубкой в руке). В Москве тогда шутили, что Ленин говорит здесь по телефону с Горьким как раз о судьбе поэта. Самое поразительное — это публикующиеся здесь же полные растерянной злобы письма простых партийных соотечественников. И опять вспомнилось, как после публикации первого короткого интервью А. Д. Сахарова в “Московских новостях” о разоружении (я работал тогда на заводе слесарем) в цех вбежал депутат- разметчик (слывший просвещенным либералом-библиофилом: тщательно собирал библиотеку из распределяемых по начальству дефицитных книг) со злобным криком: “Совсем уже о…ли! Солженицына печатают!” Перепутал, бедняга.

М. И. Ерин. Историография ФРГ о советских военнопленных в фашистской Германии. — “Вопросы истории”, 2004, № 7.

Скрупулезный обзор ярославского профессора подвел к кощунственной и нелепой мысли о том, что педантичность немецких историософов похожа на внимание к каждому погибшему от рук нацистов — в сегодняшнем и вчерашнем Израиле.

“По расчетам А. Штрайма, общее число пленных

составило 5 163 381 <…>. И. Хоффман полагает, что „точное число советских пленных составило 5 245 882 чел.”…”

“В огромных лагерях военнопленных вплоть до февраля 1942 г. ежедневно (курсив мой. — П. К. ) погибало в среднем по 6000 пленных”. “Среди немецких историков идет спор о числе погибших советских военнопленных в отдельных лагерях”.

Мария Игнатьева. В праведных и неимущих. Стихи. — “Знамя”, 2004, № 8.

Пишут, что Мария Юльевна Игнатьева (Оганисьян) родилась в Москве. В середине восьмидесятых закончила журфак МГУ, начала работать в ИМЛИ. Избранником ее оказался школьный учитель из Каталонии, далее последовала эмиграция и жизнь в Испании.

Похоже, что иногда она наведывается и в наши барселоны.

Почти двухметровая девка в метро

Пьет “Старого мельника”, будто тоскует

По житнице счастья. Старуха с ведром

И не одобряет, и не критикует,

Она догорает, как в церкви свеча.

Качается в ритме колес каланча.

Громкоговорителя голос родной

Все с тем же советским покоем всеведущим

Нас предупреждает о станции следующей,

Как Фанни Раневская: “Крошки, за мной!”

Малютка выходит, за горло свою

Бутылку держа. И конец интервью.

Смотрю как живая на розы в ведре.

Мне кажется, все это снится с тех пор, как

Другая страна расцвела на заре

Ноль Первого века и вянет в разборках,

Хоть пивом запить или песней запеть,

Те срезаны, эти останутся зреть.

Мелькает скользящею змейкой в песках

Попутный вагон, темнотою извергнут.

Эх, на золотых от любви лепестках

Последние искры безропотно меркнут

Как некая всеми забытая цель…

Мы к Новому Мельнику едем в тоннель.

Барселона.

Юрий Казаков. Мужество писателя. — “Мир Паустовского”. Культурно-просветительский и литературно-художественный журнал, 2004, № 21.

Издание выходит уже 12 лет под редакцией Галины Корниловой.

“Писатели читают критику на себя. Это неверно, будто бы некоторые писатели не интересуются тем, что о них пишут. И вот когда им нужно все их мужество. Чтобы не обижаться на разносы, на несправедливость. Чтобы не озлобиться. Чтобы не бросать работы, когда очень уж ругают. И чтобы не верить похвалам, если хвалят. Похвала страшна, она приучает писателя думать о себе лучше, чем он есть на самом деле. Тогда он начинает учить других вместо того, чтобы учиться самому. Как бы хорошо он ни писал свою очередную вещь, он может еще лучше, надо только быть мужественным и учиться.

Но не похвала или разносы самое страшное. Самое страшное — когда о тебе молчат. (Тут я подумал о другом Юрии — Малецком. О нем, по-моему, незаслуженно мало пишут. — П. К. ). Когда у тебя выходят книги и ты знаешь, что это настоящие книги, но о них не вспоминают, — вот когда надо быть мужественным!”

И — кода: “Если писателю не хватит мужества — он пропал. Он пропал, даже если у него есть талант. Он станет завистником, он начнет поносить своих собратьев. Холодея от злости, он будет думать о том, что его не упомянули там-то и там-то, что ему не дали премию… И тогда он уже никогда не узнает настоящего писательского счастья. А счастье у писателя есть”.

Поделиться с друзьями: