Новый Мир (№ 2 2008)
Шрифт:
6 Туалетным уксусом (франц.).
7 “Испанская кожа” (франц.) — название духов.
8 Орлов Вл. Гамаюн. Л., 1980, стр. 64.
9 Пайман А. Ангел и камень. Жизнь Александра Блока. Кн. 1, стр. 51 — 52.
10 Письма А. А. Блока К. М. Садовской. Публикация Л. В. Жаравиной. — В кн.: “Блоковский сборник”. Вып. 2. Тарту, 1972, стр. 320.
В четвертом Риме
Фаликов
* *
*
Детства не было. Было неявное
соглашенье с водой и травой,
что живет существо своенравное
и мотает большой головой.
Детства не было. Не было адреса,
где живет Святогор-великан,
совершенно отсутствовал Андерсен,
потому что он Ганс христиан.
Мы безбожники, с честными лицами
без билетов влетаем в кино,
только что мы разделались с фрицами,
дома холодно, в цирке смешно.
У подъемного крана такое же
имя, лестница к башне крута,
с поднебесья тоскую по корюшке,
извлеченной из чрева кита.
Не в китовой очнулся утробе я,
не наелся ни пышек, ни сдоб.
Перекатная голь ксенофобия,
ни-двора-ни-кола-ксенофоб.
Вьется, вьется, петляет веревочка,
наша Золушка ходит с пажом.
Оказалось, что имя Дюймовочка
тоже сделано за рубежом.
Нижний Кисловский переулок
dir/
О, непостижимая загадка,
Третий Рим периода упадка
строится теперь как никогда,
строится, как Сталину не снится,
спи, учитель, — старая столица
прочие съедает города.
А на Нижней Кбисловке-Кислбовке
свет — в окне, а мышь — не в мышеловке,
честно ест ворованный свой хлеб.
А лицом к шестнадцатому веку
царь идет в свою библиотеку,
и поет дуэт — Борис и Глеб.
Жизнь испив в ее словарном блеске,
ходит академик Соболевский
несмотря на то, что вредно пить.
Выпив сто цистерн медов и ядов,
ходит академик Виноградов
к Щепкиной-Куперник, может быть.
Это Книппер-Чехова, ребята!
А была старушка глуховата,
но держала ухо-то востро —
это к ней идет с добром и лаской
статный лейб-гвардеец Станиславский
в глубину столетий, как в метро.
А поэт Гудзенко где-то рядом
старых ран не лечит медом-ядом,
у него хорошая жена.
А упав с Харонова парома,
вдоль стены по дому Моссельпрома
тень летит — персидская княжна.
А ее отловит растаковский
небоскреб товарищ Маяковский,
честно на работу выходя.
От его шагов мой дом трясется,
трещина на доме остается,
рухнет дом немного погодя.
Где бы ни играли в кошки-мышки
с тенью герра Вольфа, то есть Мишки,
жертвы Штази, думая о нем, —
становясь все тоньше и незримей,
я давно живу в четвертом Риме,
то есть в измерении ином.
Становясь все тоньше и незримей,
я давно живу в четвертом Риме —
пятому вовеки не бывать.
Господи, на что мне уповать?
Пусть освободит мое жилище
свято место — станет только чище
многомиллионная земля.
А потом на днище котлована
шапку просвещенного Ивана
мы отыщем, больше не пыля.
* *
*
Меня перепутать с пилотом
несложно — я молод и лих.
Отыскивают по болотам
таких и не слишком таких.