Новый Мир (№ 2 2009)
Шрифт:
Борис Жуков. На дворе трава, у травы права. — “Русский репортер”, 2008, № 44, 20 ноября <http://www.rusrep.ru>.
“С тех пор как право лишилось религиозного обоснования, у человека не осталось никаких причин претендовать на особое положение в мире живого. Другие виды — такие же детища эволюции и коренные жители Земли, и нам ничего не остается, как наделить их теми же правами, что имеем сами, и в дальнейшем вступать с ними в правовые отношения. Разве не так? Не так. Обладать правами — значит распоряжаться ими. Для этого субъект права должен как минимум быть способным выразить свою волю. При попытке вообразить, как это будет выглядеть применительно к животным, невольно вспоминается анекдот про американского сержанта на рыбалке, обращающегося к червям: „Парни, призыв у нас отменен. Добровольцы есть?”. Сторонники идеи прав других видов на это обычно отвечают, что от имени животных их права должны осуществлять специально уполномоченные люди — опекуны, как это происходит с правами детей или недееспособных лиц. По сути дела, с
Ярослав Забалуев. Эльфы не ездят в метро. — “Газета.Ru”, 2008, 6 ноября <http://www.gazeta.ru>.
“<...> выход долгожданной компьютерной игры Fallout 3 стал хорошим поводом задуматься о том, что в нашем мире происходит с понятием „произведение искусства””.
“Можно биться об заклад — пройдет время, и Fallout 3 станет классикой. По нему будут учиться делать игры, будут выходить комиксы, фанатские модификации, а любители уличных ролевых игр будут играть в „Братство стали” в какой-нибудь Капотне. Еще десять лет назад эта пропитанная ядерным светом вселенная стала культом, фетишем и еще неизвестно чем. Но тогда это все-таки было больше детским, подростковым или, в крайнем случае, сисадминским локальным развлечением. А теперь, кто знает, быть может, не миновать и серьезной экранизации. Да и без нее — сама эта игра уже представляет искусствоведческий и культурологический интерес, быть может, больший, чем какая-либо другая”.
Сергей Ильин (Мюнхен). Этюд об одной любопытной параллели. — “Крещатик”, 2008, № 4 <http://magazines.russ.ru/kreschatik>.
“ I. Как человек со смертью делается полнотой собственных возрастов, не теряя ни йоты от своего персонального существования, не будучи в то же время [способен] крупицей его практически воспользоваться, так произведение искусства в сердцевинном его — образном — выражении представляет из себя чистое бытие, лишенное какой бы то ни было примеси жизни”.
Далее идут еще 39 пунктов, развивающих эту мысль. Среди прочего: “ XXII . Поскольку уже речь зашла об адюльтере. Также и на его примере обнаруживается глубочайшее, нутряное родство повседневной жизни с искусством. Итак, что такое супружеская измена по существу? В основе ее лежит попросту запретное желание взять от жизни больше, чем она вам готова пока предоставить. Не говорю о чисто сексуальном увлечении — оно тривиально как газетная статейка, — но имею в виду измену по любви. Последняя есть ведь не что иное, как страсть постичь альтернативу брака, то есть в кратчайший срок адюльтера — хотя бы раздвинутого на недели или месяцы, иногда годы — пережить совместную жизнь с женщиной, с которой вас судьба по тем или иным причинам не пожелала соединить. И одновременно еще более глубокая, мучительная, почти метафизическая страсть понять, перевесит ли эта ставшая вдруг близкой, но остающаяся по-прежнему чужой женщина вашу жену... Ясно как дважды два — большого сюжета здесь не было, то есть многолетней притирки, житейских испытаний, молчаливых будней и т. п. А постель всего этого заменить никак не может. Остается в лучшем случае прелестное стихотворение вместо полноводной и полновесной прозы . Но что есть лирика? Опять-таки правда чувств, которая еще не проверена правдой жизни. Да и будет ли когда-нибудь проверена? Может ли быть проверена? Не пишут ли поэты о странных вещах и красивых чувствах, которых в действительности — не бытовой, а чистого художественного бытия — вовсе не существует? И которые поэтому, как убеждены были Лев Толстой и Михаил Булгаков, никому кроме самих поэтов и некоторых очарованных ими поэтических наркоманов, попросту не нужны? Стоит обратить внимание — в лирике автор ответственен только за себя, в прозе же и за своих героев, которые тем лучше, чем меньше на него похожи... Вот почему, кстати, проза этичнее поэзии, и вот почему верность в браке нравственно предпочтительней даже измены по любви. Тут, как и повсюду, эстетика расставляет заключительные акценты, а отнюдь не мораль”.
Александр Казинцев. Искусство понимать. Беседу вел Юрий Павлов. — “День литературы”, 2008, № 10, октябрь <http://zavtra.ru>.
“ Юрий Павлов : Я знаю критиков, которые начинали как поэты. Это Владимир Бондаренко и Александр Казинцев. С точки зрения части патриотов, к которым принадлежу и я, Бондаренко начинал в „сомнительной” компании ленинградских поэтов во главе с Иосифом Бродским. У Казинцева была не менее „сомнительная” компания... Расскажите о ней, как вы оказались вместе с Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым, Александром Сопровским?.. И почему ваши пути с этими поэтами разошлись?
Александр Казинцев : Нет, уважаемый Юрий Михайлович, я никогда не назову свою компанию „сомнительной”. Как бы ни менялись мои взгляды — а они менялись круто, „с кровью”, с болью — для меня, обрывая дружеские связи, я чувствую, осознаю свою жизнь как неразрывное целое. Вот уже 55 лет я тащу его на своем горбу, в самом себе — и не отказываюсь ни от одного дня. <...> Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Сергей Гандлевский — талантливые поэты. Теперь о них немало написано, в том числе, и в „Дне литературы”, так что мне нет нужды доказывать это. Что бы они ни писали потом, я помню их стихи, я помню их лица — они озарены светом нашей общей юности. С Сашей Сопровским я сдружился в школе. Знаменитой 710-й — „школе-лаборатории при Академии педагогических наук”. Этаком советском варианте Лицея. Специализация по классам — мы с Сопровским учились в литературном. Нашей преподавательницей была подруга жены Тициана Табидзе — великого грузинского лирика. Она много рассказывала о нем и о дружившем с ним Борисе Пастернаке. С Сережей, Бахытом и Лешей мы познакомилась в МГУ в литературной студии „Луч”. Сразу же сблизились, стали издавать неподцензурный альманах „Московское время”. Недавно кто-то из критиков назвал стихи „Московского времени” „поэзией бронзового века”. Потом повзрослели и разошлись в разные стороны. Буквально: Цветков и Кенжеев эмигрировали, Сопровский погиб, Гандлевский стал кумиром молодых еврейских интеллектуалов. Каждый не раз комментировал наши отношения и наш разрыв”.
Отвечая на другой вопрос, Александр Казинцев говорит: “Прежде всего, я нe отказываюсь от своих стихов. Но не считаю возможным печатать их сегодня. Дело в том, что значительная их часть — политическая поэзия. В молодости я был убежденным антисоветчиком. Опять же не отказываюсь от своих взглядов. То, с чем боролся я и мои товарищи, в конечном счете погубило советскую власть и страну. Но представляете, если эти яркие — поверьте — произведения опубликовать сейчас? Получится, что я солидаризуюсь с тем дерьмом, кто сделал антисоветизм доходной профессией. <...> Пусть уж лучше стихи останутся ненапечатанными. А там, кто знает, может быть, наступит время, когда и о советской эпохе можно будет говорить спокойно, как об истории”.
Леля Кантор-Казовская. О вкусе молока: современное искусство и эстетический дискурс. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2008, № 31 <http://magazines.russ.ru/zerkalo>.
“Как видим, те, кто утверждает, что искусство кончилось, часто не совсем пессимисты <...>. Такой исход их удовлетворяет, ибо взамен они получили нечто большее — пространство интеллектуальной свободы. Почему искусство стесняло их свободу — это интересный вопрос, на котором я тоже остановлюсь, важно, что постисторическое искусство (или постискусство, или искусство в „состоянии после”; терминология может меняться в зависимости от этапа и от того, кто пишет) ощущается многими как ситуация более комфортная и независимая, несмотря на свою хроническую тупиковость”.
Светлана Кекова, Руслан Измайлов. Православное обоснование художественного творчества. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2008, № 11 <http://magazines.russ.ru/sib>.
“<...> проблема смысла, высшего назначения, оправдания творчества в своем пределе не имеет окончательного, так сказать, „благополучного” разрешения”.
Петр Краснов. “Не могу молчать”. К 100-летию написания Л. Н. Толстым одноименной статьи. — “День литературы”, 2008, № 10, октябрь.
“Это поражение Человека как социального, мироустрояющего и духовного существа и есть, похоже, главный конечный итог XX века. Будет ли хоть как-то пересмотрен этот предварительный, как все земные итоги, и крайне неутешительный результат в XXI веке — Бог весть... Как сказано, надежды — это сны бодрствующих. Будем бодрствовать”.
Сергей Круглов. “Я дилетант — и в поэзии, и как священник”. Беседу вели Станислав Львовский, Мария Степанова. — “ OpenSpace ”, 2008, 7 ноября <http://www.openspace.ru>.
“ С. Л.: Может ли хорошее стихотворение быть аморальным?
— Нет, не может.
С. Л.: Что такое вообще аморальное стихотворение? Есть ли примеры плохого аморального стихотворения, но имеющего репутацию хорошего?
— Даже репутацию не может иметь. Нет. Мне неизвестны такие примеры. Поэзия ведь — божественного происхождения. Как только человек задумывает аморальное стихотворение, у него ничего не получается, красота не сочетается со злом, хотя и бывает им покалечена... И тут мы постепенно подходим к вопросу о критериях. Хорошим ли поэтом был Паунд, хорошо ли писал Гамсун, как им это удалось — в аморальной ситуации оставаться моральными людьми и замечательными поэтами. Многие говорят: они не понимали, что делали. И да, можно находиться в аморальной системе, пользоваться аморальными символами, но что-то (Кто-то) человека оставляет моральным. В конце концов он выпадает и из одной системы, и из второй, и из третьей. А остается самим собой. Как Эзра Паунд, сидя в клетке, оставался собой”.