Новый Мир (№ 2 2011)
Шрифт:
Распорядитель. Есть еще вопросы?
Тесей. Скажите, профессор, а что вас больше всего поразило на Крите?
Эванс (секунду подумав) . То, как удалось этой изящной, но слабой цивилизации продержаться столь долго и создать такие непревзойденные шедевры красоты. Это загадка. (Увлекается, обращаясь уже ко всем.)
В сущности, господа, это и был тот самый Золотой век Древней Греции, о котором после писал Гесиод. Дивная, праздничная, утонченная, немножко женственная культура. И в окружении таких свирепых врагов! Увы. После микенского, а особенно дорийского вторжений Крит обратился в руины, впрочем, как и вся Греция.
Распорядитель (оглядывая публику) . Ну, и еще один вопрос. Последний.
Ариадна тянет вверх руку с блокнотом.
Распорядитель (кивая ей) . Хорошо, пусть будете вы, мисс.
Ариадна. Скажите, а Тесей женился на Ариадне?
Эванс (с улыбкой) . Да, мисс, женился. Но сбежал от нее, от спящей, в первую же брачную ночь. Это было на острове Наксос. Но вы поймите: его ждали битва с амазонками, поход за золотым руном, другие подвиги. Ведь он — герой!.. После он женился на амазонской царице...
Распорядитель. Ну а теперь — всё! Леди и джентльмены! Руины Крита ждали нашего дорогого доктора Эванса 3000 лет! Я думаю, мы должны поблагодарить его за это удивительное открытие, за этот подвиг подвижника и за прослушанный нами впечатляющий рассказ... (Аплодисменты. Распорядитель останавливает их жестом руки.) У нас есть приятная и важная новость. Мы только что узнали: за выдающиеся труды ее величество удостоила нашего дорогого доктора Эванса... (делает ораторскую паузу) рыцарского звания! (Гром аплодисментов.) Так поднимем бокалы за нашего дорогого Эванса... за нашего дорогого (выделяет слово голосом) сэра Артура!
Все аплодируют. Официанты вносят из правой кулисы подносы с шампанским. Эванс и Распорядитель сходят с подиума и присоединяются к гостям. Все пьют, смещаясь более-менее компактной толпой правее, ближе к кулисе, чокаются с Эвансом.
С этого момента общий свет несколько убавляется. Далее, усиливаясь или ослабляясь, два световых пятна выделяет то правую, то левую группу.
Свет справа (направленный на празднующих) постепенно ослабевает, и одновременно усиливается свет слева.
Там Минотавр начинает складывать аппаратуру. Тесей возится с камерой. Ариадна что-то быстро записывает в блокнот.
Свет снова справа.
Эванс (раскрасневшийся, немного навеселе) . Леди и джентльмены!
У меня есть для вас еще один сюрприз! Мне удалось реконструировать вой Минотавра. Принесите фонограф!
В то время как справа приносят и устанавливают на специальной тумбе граммофон, уже виденный нами в Лабиринте, свет выделяет левую группу.
Ариадна молча рассматривает, подойдя поближе, фреску с дельфинами. Тесей, которому Минотавр снова включил софит, снимает “Дельфинов” на камеру. Закончив снимать, опускает камеру и тут сталкивается глазами с Ариадной, которая тоже в этот миг отвела от фрески взгляд. Молодые люди замирают как вкопанные. Тесей молча смотрит на нее сверху вниз, она молча смотрит на него снизу вверх. Тесей делает горлом движение, словно хочет что-то сказать, но молчит. Она приоткрывает рот для каких-то слов и тоже молчит. Потом она обводит глазами по сторонам, словно ища подмоги, и натыкается взглядом на фреску, которую только что рассматривала. Заглядывает в лицо к Тесею.
Ариадна. Ведь правда, прелестные дельфины?..
Тесей (посмотрев в ту сторону) . Славные рыбки...
Оба молчат. Круг света выделяет и обособляет их двоих.
Тут (свет и слева и справа) Эванс, осторожно положив пластинку в граммофон, начинает бережно подкручивать ручку.
И раздается оглушительный вой Минотавра. Все на сцене замирают в тех позах, в каких он их застал: Эванс — держа ручку граммофона, кто с закуской на вилке, кто с бокалом в руке. Слева — Тесей и Ариадна все так же молча глядят друг другу в глаза. Минотавр на заднем плане с мотком какого-то провода в руках.
Вой обрывается в тот самый миг, когда стороны занавеса смыкаются.
Занавес.
[1] Напоминание читателям: в соответствии с театральной традицией, все направления на сцене — «направо», «налево» — указываются для актеров; зрители видят их наоборот.
[2] ...Поскольку Англия — наш верный данник,
И пальмою цветет любовь меж нами,
И мир, увенчанный венком пшеничным,
Столь крепок, что и запятой не вставишь...
(Слегка измененное из «Гамлета», акт V, сцена 2).
(1865 — 1939) — Голгофа
Уильям Батлер Йейтс
(1865 — 1939)
*
ГОЛГОФА
Вступление и перевод с английского Станислава Минакова
Почему я взялся переводить именно “Голгофу”?
Причин несколько, хотя всегда достаточно и одной. Напереводившись всласть для Евгения Витковского (его антология “Семь веков английской поэзии” вышла в виде трехтомника в 2007 году, мои подопечные обитают в каждом из томов), я находился в состоянии некоторой инерции. Поэтому, когда известный славист из США Джерри Смит прислал мне в подарок большой том У.-Б. Йейтса (можно сказать, что полного), я с радостью стал эту книгу изучать, мысленно поблагодарив Владимира Маканина, который нас заочно со Смитом и познакомил.
Мне было понятно, что знаменитый ирландец Йейтс (Ейтс, Йитс) переведен на русский преизрядно, и в той же мере было отчего-то априорно ясно, что драматическую картину “Голгофа” не переводил, кажется, никто. Да это и не было суть важно. Просто когда я раскрыл страничку с пиеской, что-то в сердце щелкнуло. Так бывает, когда предощущаешь нечто для себя значительное.
По прочтении сомнений не осталось: Calvary следует перевести именно как Голгофа , а не Распятие . Все-таки речь идет об образе, сложившемся в мировой христианской культуре, и, кажется, этот образ даже шире визуального образа распятия . Хотя есть здесь и известное удобство: по-английски— это “два в одном”. Но Йейтс мог бы даже сказать: Golgotha, а не Calvary, — имея в виду и духовное восхождение Христа, — но и присутствие у этой горы некоторых лиц, которые, провиденциально помещенные в непосредственной близости к главному космическому акту человеческой истории, несомненно, несут на себе его отсвет.