Новый Мир (№ 3 2009)

Впрочем, Митя чувствует себя абсолютно на месте. Живет — не тужит. С детским любопытством целыми днями глазеет в степь, откуда на него, в свою очередь, пялится “ангел” с холма и откуда привозят к нему диковинных пациентов.

Пациенты Мити — это тебе не безликие ряженые крестьяне из “Морфия”. Мощные люди, степные боги — повелители лошадей и коров. Вот могучий Александр Иванович (Александр Ильин), доставленный после сорокадневного запоя. “Что он пил?” — спрашивает Митя. “Как что? Затосковал, видно”, — отвечает привезший гиганта сосед в кепке. Смерть Александр Иваныча для здешнего мира сродни катастрофе. Его все уговаривают: “Александр Иваныч, ты только не умирай”, — но Александр Иваныч не внемлет, лежит громадной тушей на камне, заменяющем доктору операционный стол, и помирает. Перепробовав все доступные средства, доктор в отчаянии реанимирует его, приложив к груди раскаленную кочергу. Охнув, Александр Иваныч садится. Все счастливы, в том числе Митя. На лице его — чистая детская радость, и режиссер, не скупясь, держит крупный план, позволяя зрителю сполна разделить этот триумф степной медицины.

А вот приходит снова печальный сосед Александра Иваныча в кепке, приводит корову. У него собака весной померла, потом жена, а теперь вот корова помирать вздумала. “Масть не та пошла”, и надо с этим что-то делать, иначе неизвестно, кто следующий. Ветеринара нет, так что давай, Митя, корову лечи. И Митя в конце концов понимает: надо лечить — и выносит корове сто порций слабительного. Для юного доктора все эти причуды не темнота и дикость, не “тьма египетская” — это особая, сказочная мудрость людей, живущих в совершенно фантастическом мире.

Жизнь тут загадочна и опасна. Пространство эпоса, где героические подвиги перемежаются с чудесами. Митя, городской мальчик — тут поначалу всего лишь скромный исследователь и восхищенный свидетель. Время от времени он гоняется по холмам за своим загадочным “ангелом”, но тот перемещается с каким-то непостижимым проворством, и едва Митя взбирается на вершину, чтобы его рассмотреть, как он уже мелькает внизу, во дворе больницы, и смотрит на Митю в Митин же забытый бинокль.

А мужики между тем воюют. Спустившись с холма, Митя попадает под огонь перестрелки: какие-то пришлые засели в ангаре и палят из автоматического оружия по местному воинству, укрывшемуся за каменным низким забором. Войнушкой командует милиционер Рябов в кителе на голое тело: “Ты, сука, только не думай сдаваться. Лучше сам застрелись, потому что я пленных уже четыре года как не беру”. Кончается тем, что шестнадцатилетний безбашенный Пронька, сосед Рябова, не слушая приказов, проскакав на коне под пулями, бросает в ангар гранату.

Война тут всерьез, не на жизнь, а на смерть. Когда Митя рассказывает менту про неуловимого чужака на холме, Рябов сокрушенно сплевывает: “Этого бы тоже надо убить”. Но это не кровожадная дикость. Просто необходимая защита от беспредела. И едва Александр Иванович, у которого бандиты угнали машину, примеривается острой лопатой рубить голову поверженному врагу на трофей: “Захочу — на кол посажу, захочу — пепельницу сделаю”, Рябов, не раздумывая, хватается за пистолет — беспредела он и от своих не потерпит. Александр Иванович сразу идет на попятный: “Это я тебя, Рябов, проверить решил”. Власть тут периодически “проверяют”, но подчиняются. Понимают, что без власти, ограничивающей неуемность их диких порывов, хаос, живущий у этих людей внутри, долго здешний мир не протянет.

Этот мир — странный и напряженный симбиоз социального и природного — очень точный слепок русской цивилизации. Люди тут наполовину вросли в землю, в почву. Степная стихия словно засасывает их, определяя их фантастический образ мыслей и героические способы выживания. Но какое-то иное стремление мешает им окончательно слиться с землей и раствориться в безличном круговороте природы. Они чувствуют, что если не будут сопротивляться хаосу, если утратят то, что вносит в их жизнь начала спасительной, цивилизованной сложности, то перестанут быть самими собой.

Недаром тут Кольку, в которого ударила молния, воскрешают, закопав в землю по грудь, но оставив свободной левую руку, “где сердце”. Земля дает жизнь, но сердце должно оставаться свободным от власти стихий.

Воскрешение Кольки — главное чудо в картине. Дождь. Ночь. Доктор едет на мотоцикле за всадником, все время теряя его из виду. Приезжает на пастушье стойбище и видит почерневшего мертвеца, зарытого в землю. Доктор смотрит — пульса нет, дыхания нет, зрачки на свет не реагируют. Констатирует смерть. Но пастухи говорят: “Нет. Человек — он так просто не умирает. Бывает, думаешь: все, покойник. А он взял да и ожил”. И действительно: на рассвете Колька открывает глаза. Доктор в потрясении. А мужики, вытянув Кольку из ямы (композиция кадра повторяет классическое “Снятие с креста”), тут же начинают пытливо расспрашивать его о тайнах загробного мира. И Колька, все еще черный, в тулупе на голое тело, занюхивая водку хлебом, принимается травить байки, подтрунивая над их любопытством. Ну ничего этих людей не берет!

Митя в их мире — другой. Уважаемый, но другой. Его не прельщает ни юная “таитянская” красота главной местной кокетки Гали (Ирина Бутанаева), ни предложения познакомить его с городской проституткой, очень развратной, но понимающей в сексе. Митя каждый день ездит на мотоцикле к почтовому ящику и ждет писем от своей городской невесты по имени Катя (Даниела Стоянович). И Катя в конце концов приезжает, чтобы, проспав две ночи с Митей на топчане под навесом, перестирав белье и смахнув пыль с немногочисленных книг, покатавшись на лошади по степи и поев вкусной баранины, — уехать, сказав на прощание сонному доктору, что она вышла замуж и приезжала лишь попрощаться.

Герой выслушивает все это, открыв один глаз и не подав виду, что сильно расстроен. Но это для него перелом. После этого он взрослеет. Он остается среди этих забытых государством и Богом странных, стихийных людей, чтобы стать необходимой частью их величественно странного мира.

Кульминация фильма — эпизод операции, когда Митя спасает Галю и Проньку. Галя загуляла с другим парнем, Пронька, взревновав, схватил ружье и выстрелил в нее, а потом в себя. Прилетает взмыленный Рябов сообщить, что в больницу по степи медленно везут двух умирающих. Митя накрывает простыней свой операционный камень, нервничает, ждет. Появляется процессия, Галю и Проньку укладывают на простыню: его вдоль, ее поперек. С Пронькой — проще. У него пуля прошла навылет. Отверстия залатать — и все дела. У Гали ранение в живот — тяжелая, полостная операция. Надвигается ночь. Притихшие родственники топчутся за оградой, доктор в очерченном палкой кругу, который бдительно охраняет Рябов, при свете мерцающей лампы долго и мучительно пытается найти пулю.

Тут речь уже не только о жизни и смерти девочки. Речь о жизни и смерти всего этого маленького мирка. Ведь если Галя умрет, ее родственники пойдут на Пронькиных с вилами и обрезами, и этот мир рухнет, не выдержав внутреннего раздора. Если выживет, появится шанс примириться и как-то жить дальше. Только доктор способен вывести эту ситуацию из кровавого тупика.

Митя извлекает пулю, зашивает рану жилкой ягненка, валится на кровать и засыпает. Заглянувший Рябов, не решившись его будить, оставляет самое дорогое — фляжку с водкой, которую он пьет как воду, беспрестанно носясь по степи, вынюхивая опасность и охраняя этот мир от вторжений хаоса как по периметру, так и изнутри.

А ночью случается буря. Ветер срывает больничный флаг. И с гор спускается дикий “ангел”, чтобы с безумной улыбкой ткнуть Митю скальпелем. Тот с удивлением, зажав рану на животе, выходит в знойную степь. Вокруг ни души. Позвать некого. Да и кого позовешь, если он один тут доктор на сто километров. Дверь закрывается. Тьма. Но взявшиеся откуда-то мужики дружно несут Митю куда-то по полю, и не стеклянный, а вполне земной, знакомый голос зоотехника причитает: “Дмитрий Васильевич! Ты не умирай! Как же мы без тебя?”