Новый Мир (№ 4 2009)

то станет звук похожим на канву,

но отзвука по ней уже не вышить.

Здесь если что порой и шелестит,

то струйка дыма вдоль по черепице,

здесь даже птица шепотом свистит,

а ветер листья палые шерстит

беззвучно, будто им все это снится.

Здесь камнем в основании стены

который век не шелохнется время.

Здесь между нами столько тишины,

что до сих пор друг другу не слышны

слова, давно услышанные всеми.

* *

 *

Голос ломкий, как тонко заточенный грифель,

чертит плавную речь, избегая нажима,

на откосе ли вдруг замерев, на обрыве ль,

зацепившись за слово, застыв недвижимо.

Вниз осыплются призвуки, выпадут слоги,

и окажется почва чужой, бесполезной,

и застынет вопрос, ожидая подмоги,

над внезапно открывшейся райскою бездной.

* *

 *

В. Д. Берестову

На улице — тихо и жарко.

Дремотные липы цветут.

В дирекцию детского парка

зайду на пятнадцать минут.

Мне скажут:

— Ну как, вы готовы?

Не страшно? У нас — малыши!..

— Ну что вы, — отвечу, — ну что вы:

они-то как раз хороши!

Люблю первоклашек степенных,

их классов приветливый вид,

где солнечный зайчик на стенах

от каждой улыбки дрожит.

Люблю второклашек беспечных,

их шум, их насмешки порой

и этих наивных и вечных

вопросов неистовый рой.

Люблю третьеклашек бывалых —

расселись, хитры и тихи.

Не раз я с восторгом внимал их

историям — вот где стихи!

И есть неприметная глазу

отзывчивость, гибкость души —

все то, что к четвертому классу

теряют мои малыши.

Тот весело смотрит,

тот — хмуро,

та щиплет соседку тайком...

Все прочее — литература!

И к ней мы сейчас перейдем.

1986

* *

 *

Память переполнилась,

переутомилась.

То, что раньше по"мнилось, —

то теперь помни"лось.

Дорогие небыли,

золотые были, —

были или не были?

Не были. Но были.

Отрочество. Весна

Как пробка из ушей, смыт лед из водостоков

и рухнул на асфальт, копытцами зацокав.

Табун морских коньков рассыпался взахлеб —

те перешли на рысь, те кинулись в галоп.

Как прошлогодний снег, кот на карнизе дрыхнет,

а солнце в облаках то скроется, то вспыхнет,

и вечный знак весны повис над головой

еще не тронутой веревкой бельевой.

Кто первым вешаться? Ты, майка? Ты, футболка?

На чахлом дворике уже идет прополка:

старухи рвут из рук в святом своем кругу

бутылки, за зиму забытые в снегу.

На первом этаже вовсю открыты окна,

и местный старожил отвисшим брюхом лег на

грязь подоконника и свесился во двор,

разглядывая все, что движется, в упор.

Я коммунальную тоску не заострю ли,

воскликнув, что гремят по-летнему кастрюли?

До лета выпадет еще немало бед,

но что до них, когда вот-вот грядет обед!

Уже соседский хмырь бежит за поллитровкой,

уже в их комнате запахло потасовкой,

уже синюшная красавица, визжа,

спешит укрыться от привычного ножа…

Прекрасная пора! Мячей чередованье

с утра до вечера мелькает за окном.

И все, что прожито, стоит в душе колом,

и просится в слова, и требует названья.

* *

 *

Мы живем в обратной перспективе —