Новый Мир (№ 4 2010)
Шрифт:
у меня хорошее настроенье
только сладкую тушку мою тронуло тленье
говорю с небесами, с тобой говорю, говорю с проводницей
все исступленно пугают меня больницей
мажут губы то перцем, то горчицей
чтобы стала монстром бездумным, дьяволицей
Думаю, эти строки Александра Анашевича можно назвать программными. В начале (ради справедливости, это начало не стихотворения, а только
Обратите внимание на ритм. С одной стороны, это совершенно узнаваемый ритм Анашевича, с другой — из него выныривают (в отдельных строках) то дактиль, то анапест, то амфибрахий. В культовом фильме 90-х «Терминатор-2» робот из жидкого металла, расплавляясь в мартеновской печи, принимает обличья то одного человека, то другого, не являясь никем из них. Пожалуй, это относится и к герою и к ритму Анашевича.
Как приблизительно семьюдесятью годами ранее в случае Поплавского, мерцающая поэтика Анашевича оказалась чрезвычайно обаятельна, в том числе для молодых людей, пишущих стихи. Вообще влияние Александра Анашевича на молодежь около миллениума было очень сильным.
Позвольте здесь немного поворчать на тему литературного бытования. Лет тридцать назад, в Советском Союзе, казалось, что слово «поэт» предельно девальвировано — как синоним к «член костромского (или, допустим, усть-илимского) отделения СП СССР по секции поэзии». Оказалось, нет, не предельно. Осенью 2009 года при большом скоплении московских литераторов была высказана фраза насчет «сотен двадцатилетних украинских поэтов , пишущих под Жадана», — и никого она вроде бы не покоробила. Между тем взвесим повод, для того чтобы назвать сотню хлопцев, пишущих под кого бы то ни было, поэтами. Думаю, он еще ничтожнее, чем корочка СП.
Поэтому, возвращаясь к Анашевичу, подытожим возможно аккуратнее: среди подпавших под его обаяние были и два-три молодых поэта.
Понятно, что устает не только метр, но и рифма. Возникает впечатление, что ббольшая часть чудесных находок уже в прошлом, что русское стихосложение (а вслед за ним — и поэзию) ждет скучная старческая общеевропейская судьба. Конечно, рифму тоже можно расшатывать, сохранять на грани слуха. Для этого нужен особый талант; тут вспомним Андрея Родионова. А можно ли хорошо знакомую рифму сделать ситуативно неожиданной? Как ни странно, да — надо лишь расположить ее в стихотворении раньше (выше), чем того ждет ухо.
что нажито — сгорело: угли
пойду разгребу золу может найду железный рублик (давно не в ходу) или юлу
в бывшем детском углу
а на бывшую кухню не сунешься — рухнет: перекрытия слабые, основания, стояки
мы мои дети мои старики оказались на улице не зная куда и сунуться
впрочем господь не жалеет ни теплой зимы ни бесплатной еды
оказалось, что дом был не нужен снаружи не хуже
и всё потихоньку устраивается
Посмотрите — у Михаила Гронаса внутренняя рифма становится не бонусной добавкой к стандартной (на конце строки), а формообразующим сильным ходом. Ритмический рисунок Гронаса проще предъявить, чем описать. И все-таки — у него время от времени возникают обрывки устойчивых мелодий, врезающиеся в память.
Писать как Гронас совершенно очевидно нельзя — очевиднее, например, чем как Гандлевский. Как Гандлевский — поди попробуй, а если получится, то и молодец. А как Гронас — вроде бы можно, но все эти ходы приватизированы.
Что до темы, и Анашевич и Гронас — не только в процитированных стихотворениях — очень внимательны к чужой боли; кажется, что в каком-то отношении их питательная подпитка — классическая русская проза больше, чем поэзия. Не говоря уж о мире за окном.
Федор Сваровский предпочитает эпос, иногда фантастический. Его сквозная тема — какое-то новое, неслыханное по силе и характеру одиночество. Элеонор Ригби ХХIвека. Но для нас с вами сейчас ритм важнее темы.
это когда идёшь
и видишь холмы вдали
на холмах высокие крыши
и флаги
и в каждом дворе — цветут персики, вишни
май
начинается лето
проходя через луг
молодая японка и её электронный друг
смотрят, как из-под ног
разбегаются зайцы
а может быть, лисы
не зайцы
знаешь, мне нравится
говорить об этом
может быть, суть в том, что робот был одинок
и не думал что он один
и ты тоже была одна
а потом принесла
вина
У Сваровского рифма не просто ударяет раньше, чем обещана. Она и не обещана вовсе, она каждый раз как подарок. И вдруг сгущается (например, в конце цитаты). Дважды (отделенные пары строк) стихотворный строй сваливается в верлибр, потом замечаешь, что эти пары издали рифмуются между собой. Разумеется, речь идет не о формальной игре (какого только филологического кристалла не выдумать), а о живом ритме, прекрасно воспринимающемся на слух.
Много сказано — тем же Сваровским и по его поводу — насчет нового эпоса, точнее, нового значения эпоса. Не случайно, наверное, чистые лирики Денис Новиков и Борис Рыжий гибнут молодыми — лирическая свежесть исчерпывается быстрее, чем человеческий век. А внимание к миру вознаграждается мощнее и устойчивее, чем внимание к себе, и где-то тут близко интуитивный путь к бессмертию — через растворение в мире, своеобразный отказ от себя. Что-то здесь было нащупано поздним Заболоцким [1] .