Новый Мир (№ 4 2011)

Максим выкрикивает свою беспечную, радостную правду. И его слова заново волнуют и дразнят Ольгу, как дразнят долетающие запахи ненашего счастья.

И так медленно-медленно, тихо-тихо Ольга растет в понимании мужчин этого нового для нее сорта.

*

Максим рассказывает про копейки… Конечно, это копейки. Конечно, проходя мимо, кое-что бросают им, играющим новую, непризнанную музыку.

Бросают в потертую шляпу (вокалист шляпенку свою на общак пожертвовал, принес)… Монеты… Металлические рубли. И ни одной бумажки, Лёльк… Но ведь рок-музыканты не рвачи и не гонятся за тем, чтобы на асфальтовом пленэре обобрать слушателей. Своих же дохляков. Своих умученных трудяг.

Да, Лёльк, стало чуть полегче… Музицируя, мои парни наконец заприметили, что когда на асфальте не одна, а лежат две шляпы рядом, туда бросают больше… И вообще, когда лежат две шляпы, это как две протянутые руки…

Максим рассказывает, и все это правда.

Но и безденежье — его правда.

— Когда ты протягиваешь шляпу, они из кошелька выковыривают тебе монету вместе с кусочками сердца… А ты никогда не слышала, как безденежные людишки вымямливают свое голое “спасибо за музыку”?.. Робко так… Спа-си-бо… Такой утомленный неожиданный у них звучок… Горловой.

— Но я, Лёльк, больше всего люблю наших московских доходяг, возвращающихся с работы. Работяг с тусклыми глазами. Торопящихся толстых теток… Так благодарно играть им. Их заплесневелому сердцу...

Какую-то струну да заденешь! Обязательно! Как-никак сердечко царапнешь... И такие благодарные тогда у них глаза! Светлые!

Каждая следующая любовь у женщины более быстрая. Более бегущая и спешащая, чем прошлая.

И повторяющая прежние, увы, ошибки.

Сестра Инна, умненькая, считает, что каждый раз ошибкой Ольги был уже сам выбор мужчины , который на взлете… И который с большой вероятностью подвержен падению.

Мужчины, которые на взлете , в этом своем нестабильном часе женщиной не дорожат.

Дорожат, но во вторую очередь.

*

Так или не так, Максим вновь рядом. Он обнимает Ольгу. Он нежен. Он суетится с горячим шоколадом. Туда-сюда… От плиты к столу… И вот уже несет горячую чашку. Вкусно пахнущую в его руках уже издалека… А руки его так долго нежны. А тонкие пальцы музыканта-профи, играющего на всем … А его глаза!

Уже свой, уже нажитый с Максимом любовный опыт подсказывает Ольге (нашептывает ей) не портить и не комкать этот их сегодняшний вечер. Не торопить ускорившееся чувство (оно и так убегает, торопится). Не испортить, подгоняя, хотя бы саму ночь. К чему выяснения! К чему жесткие прямые вопросы?.. Только она и Максим.

“Нас двое, он и я.

И ведь мы, двое, живем этот наш вечер… Живем эти минуты. Эти часы. Не замечая отсутствия денег. Живем жизнь. Я люблю...”

— Я люблю...

— А я сделаю тебе еще шоколада! Подниму твой тонус-минор!

— Порошка шоколадного больше нет…

— Я соскребу с краев. Остатки сладки, родная!

Максим ушел на дальнюю кухню — в глубины безлюдных полуподвальных комнат. Гремит там чашками. Перемывая их под шумной струей воды.

И кричит Ольге оттуда: — Ты перетерпи… Перетерпи, родненькая. Должно быть, у меня этот разгуляй в крови. Друзья — это от отца!.. Ты же, Лёльк, знаешь, сколько друзей у моего отца… Друзья — это святое.

На миг (нет, на полмига) в его голосе тоскливая оглядка:

— Да, да, да. Я знаю, что надо уметь сочетать.

— Я этого не сказала.

— Знаю сам. Вот приедет батя и поучит долбаного сынка сочетать два таланта — любовь и друзей… А пока что, Лёльк, проблемы… Пьяница барабанщик — это ты усвоила, знаешь!... Гулена вокалист — вот кто теперь головная боль и проблема-раз! Этот уже имен своих баб не помнит. Он, оказывается, даже не считает! Не ведет счет!.. Нет, нет, Лёльк, ты скажи — сколько надо вокалисту женщин!.. Я, Лёльк, не понимаю.

*

Сюда, в студию, Макс Квинта музыкантов не приводил. Для К-студии они были диковаты и малопонятны. Зато гении.

Однажды, правда, с Максимом вместе пришел легендарный барабанщик, он же ударник — самый проблемный из его рок-группы… Он пришел уже поддатый. Мутными глазами усмотрел Ольгу и спросил: “Кто такая?..” — после чего упал лицом в тарелку с кашей. Каша стояла перед ним… По счастью, уже слегка остывшая.

— Почему? Почему я, Лёльк, должен быть за них всех в ответе?.. Не знаю.

— И я не знаю, милый.

— Почему?.. Пусть мне объяснят… Отец. Вся надежда на отца!

Максим принес любимой женщине свежевыжатый морковный сок.

Он забрал из рук Ольги книгу, деликатно откладывает в сторону. Кандинский Василий Васильевич подождет. Кандинский Василий Васильевич станет пусть-ка в живую очередь… Да, Василий Васильевич, надо жить жизнь, это верно. Но надо жить свою жизнь.

Обнимает Ольгу.

И, как всегда, такое неподдельно долгое, трепетное первое объятие Максима!

— И кстати. Дай мне немножко деньжат. Я же совсем на мели. На мелкой мели.

— Подожди, Максим. Ты обещал устроиться работать в музыкальную школу… Ты ведь пойдешь на работу?

— Да, да, но не сию же минуту.

— Ты обещал.

— Я жду из этой чертовой школы результатов. Я же прошел их придурковатое собеседование.