Новый Мир (№ 4 2011)
Шрифт:
— Ну не томи… Как?
— Особенное слово. Прямо для тебя, Оля… Прожив одну жизнь, надо начинать жизнь вторую. А прожив ее — сразу и вдогон, не притормаживая, жить жизнь третью…
— Но где же ее взять, эту третью, Инна?!
— Здесь и взять.
— Что-то я никак не пойму.
И тогда Инна объясняет сестре — выдает наконец верное ключевое слово:
— Да, да, дорогая...
И отдаленно, из глубины комнат, словно в дополнительный наказ, доносится голос матерого Бати:
— И еше надо выйти, выйти рано… На дорассвете. Обязательно на дорассвете.
В цветном приделе
Игорь Вишневецкий
*
В ЦВЕТНОМ ПРИДЕЛЕ
Вишневецкий Игорь Георгиевич родился в 1964 году в Ростове-на-Дону. Закончил филологический факультет МГУ. Защитил диссертацию в Браунском университете (США). Автор девяти книг стихов и прозы. Живет в Москве.
В “Новом мире” со стихами выступает впервые.
Из цикла “Космогония”
* *
*
Дерево нашей державы держится на одних
воздушных и светоносных массах, дрожа листвой.
Мы произносим слово, оно оплотняется в стих,
стих расцветает веткою, деревом и страной.
Я скажу напрямую: если пролить, сколько те
пролили в нашу землю яду, крови и лжи,
то всё равно оно выстоит, даже и в пустоте,
и переполнит кроною время по рубежи
видимого, и прорастёт через него, из себя,
ибо несокрушимо, сколько живёт язык, —
в трубы созвучий смыслами огненными трубя,
птицами букв взлетая с листьев зелёных книг.
23 марта 2010. Москва
Крымское: первые буквы
(Азбука—Земля)
АЗБУКА этой земли
сложена из
дыханья глубокого моря, потухших вулканов,
шелеста буковых и можжевеловых рощ.
Когда я очнусь от всечасного морока зренья,
со слуха спадёт пелена,
я тоже сложусь в пестрокрылую яркую букву,
усиками развернувшись на жаркий восток, —
в БАБОЧКУ БАХЧИСАРАЯ с персидско-арабской
вязью пыльцы,
но с рисунком зубцов, полукружий
крымско-татарским —
в ту, что поверх девяти
плачущих лотосов вырезанного фонтана
пляшет и дальше скользит —
в пыльном ВОЗДУХЕ степи —
через ГОРЫ,
в каких высекали пещеры ГРЕКИ и ГОТЫ,
хвалы вознося Богородице —
под Её омофором
звёздного неба
простор высветляется в ДЕНЬ, —
на юго-запад, подальше от зноя,
через отлогие чащи, вослед за сарматским
оленем, сбегающим к яркой воде.
Там ЕВПАТОРИЯ, белая в йодистой сини, —
город, где в детстве купался в рапановых водах,
ездил на пляж на трофейных немецких трамваях,
после часами валялся в просторной гостиной
съёмной квартиры, весь обожжённый до жара
щупальцами слизевидных медуз-корнеротов —
как ненавидел я этих прозрачных существ!
Как там блестел потолок, изрисованный солнцем!
Бабушка, помню, молчала, лишь байки хозяев
о миновавшей — для них лишь недавно — войне,
вечные байки, какие я слышал всё детство,
про оккупацию, страхи, нелепости, юг —
спать не давали.
Каким теперь эхом
вспомнились мне б среди призраков Киркенетиды,
в южном углу превращаемой в морок державы,
байки про наш затянувшийся собственный плен?
ЖИЗНЬ, замкнутая в кокон сна,
исчерченная письменами,
качается, заключена
в молитве, что словами
и мысленно творим
о родине свободной,