Новый Мир ( № 5 2008)

24 В 1994 году зарок был нарушен. На альбоме “Покоится с ангелами”, записанном с “Сумасшедшей лошадью”, громких электрических вещей вполне хватает.

припопсованный однословный рефрен. Нереализованная женская энергия вкладывается в бедропокачивания — с тяжеловесной грацией кобыл, обмахивающих хвостом круп. Виновник музторжества сидит за фортепиано в профиль — бородатый, отрешенный, напоминающий инопланетянина. Созданию научно-фантастического амбьянса способствует сценография: зависшие в голубом сумраке структуры, смысл которых наверняка ясен устроителям концерта, но отнюдь не зрителю, взирающему с дивана на экран. Монотонные клавишные трехзвучия иногда разнообразятся музыкально-шкатулочными переливами в правой руке. Пританцовывающий аккордеонист ловит импульс, перехватывая его, отправляя далее, в космос. Блажен тот, кто въехал. Тем, кому не вернули запрошенную юность, остается лишь нажать на кнопку “стоп” пульта и прослушать — в тысячный раз! — четвертую песню на “Дежавю”.

Винография: “Гиннесс”, сиракузское, две таблетки “Алкозельцера”,

приготовленные на утро.

Звучное сумасшествие кончается

за два часа до полуночи (варвары — не мы!), а затем, окольцевав голову нимбом проверенных “Сони”, придаешь собственному психозу все признаки аутичности. Только первые минут десять слышишь само музпроиз-ведение, после чего решительно удаляешься в размягченную рефлексию, сквозь которую прорываются лишь разные словечки, треньк-бреньки гитары, пробежки палочек по барабанам. Опять и опять крутишь песенку; последний аккорд замирает в печальном воздухе комнаты, чтобы быть прошляпленным тобой, тем тобой, который все ждал, ждал, ждал, да забыл. Пустота в ушах, невыносимая пустота, ничего не остается, кроме как подняться и поковылять к вертаку, целясь в нужный номер трэка в трэк-листе. Успеть бы ретироваться и улечься в изнеможении на диван^ предоставив ветерку из форточки овевать изможденное неожиданной майской жарой тело. “Почему бы не потыкать пальцем в удаленный девайс? — спросит читатель. — Зачем каждый раз вставать?” Увы, дорогой читатель, а как иначе сделать менее печальным внезапный обрыв печальной песни? Или более печальным? Драматичным? Да куда уж печальнее...

И все-таки — ныряя в любимую песню, в глубине души надеешься выплыть. Входя в собственное отражение, уповаешь на неполное совпадение оригинала и копии.

Есть городок в Северном Онтарио

Винография: “Нектар богов”. Елисейские поля. Урожай 2007 года.

То, о чем не просим

Чубаров Виктор Васильевич (1951 — 2007) родился в Риге в семье военнослужащего. После окончания Рижского института гражданской авиации работал инженером смены в аэропорту Вильнюса. Член Союза писателей с 1987 года. Выпустил в Литве три поэтических сборника (1979, 1983, 1989). В начале 1990-х годов переехал в Москву, где окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Печатался в журналах “Знамя” и “Новый мир”.

Публикация Т. Н. Полетаевой.

…И сегодня сетевая поисковая система выдает на его имя только две ссылки. Это стихотворные публикации, одна из которых была в нашем журнале на границе миллениума. “И прилюдно сердце кружится, / разметав грудную клеть. / Боже мой, даруй мне мужество / долюбить и дотерпеть”.

Последнее время Виктор Чубаров работал курьером и за несколько часов до смерти — а умер он дома, на руках у жены и падчерицы — трудился над составлением отчета своей курьерской службы. Чубаров всегда был ответственным человеком, родные не без гордости говорят, что за 17 лет его работы главным инженером Вильнюсского аэропорта у него “не упал ни один самолет”. В быту он был тактичен и горд: первое — редкость среди поэтов. Его деликатность (не стеснительность!) доходила до того, что в шумных компаниях он обычно молчал, а при важном споре лишь тихо бормотал куда-то в сторону и свое высказывание. Один из его друзей очень точно заметил, что если

вы прислушивались к этому бормотанию, вас всегда ждали оригинальность и неожиданность мысли.

Незадолго до кончины Виктор словно бы невзначай процитировал вслух стихи своего товарища Александра Еременко: “Даже если все переиначить — / то нагнется к твоему плечу / в позе, приспособленной для плача… / Дальше тоже видеть не хочу” — и с нажимом повторил последнюю строчку. Словом, так и не поехал в больницу, к, возможно, спасительному реанимационному режиму, и боль терпел, до последнего, в одиночку.

Он и был одинок — “я никогда в жизни не видел своего читателя”, — впрочем, к родным и нескольким друзьям, ценящим его стихи, эта фраза не относилась. Но ни на окраине империи, ни в центре его не знали. С наступлением “перестройки” Чубаров уехал в Москву: “Не хочу жить под литовцами”. Между прочим, в его лирических книгах, вышедших в Прибалтике еще до окончательного наступления новых времен, нет ни одной конъюнктурной ноты.

А было у него, как я успел почувствовать и из стихов, и из нашего редкого общения, обостренное чувство фальшивого, неточного, приблизительного. Возможно, поэтому он был очень пытливым, испытующим, совестливым человеком. В стихах, которые он в последнее время все сильнее и сильнее “обнажал”, Чубаров словно бы старался нащупать какой-то заветный атом высказывания, дойти до последней правды, до того, что внутри. Добавлю, что парадоксальность мышления органично соединялась у него с дивным чувством юмора, отраженным во множестве посвящений и стихов “на случай”.

Верю, что наша публикация его маленького “избранного”, включающего в себя и стихи последнего года, поможет — по слову Баратынского — отыскать ценителя стихов Виктора Чубарова еще в нынешнем читательском “потомстве”, по которому он очень скучал.

Павел Крючков .

Из стихов 1978 — 2006 гг.

* *

*

Букашёнок ползет по стене.

Задней ножкой колотит.

Поумерилось прыти во мне.

Поубавилось плоти.

Испаряюсь почти наяву.

Ну да как-нибудь переживу.

Тело — тлен. Все равно не грешу,

как иные святоши.

Тупорылые туфли ношу

на свинцовой подошве.

Одолел я немного дорог.

Но следы — точно ямы.

Пусть считают — прошел носорог.

Величавый.

Упрямый.

* *

*

Все, что в голову вбивалось,

почему-то забывалось.

Расползалось, расплывалось

жизни светлое пятно.

Споря с облаком отвесным,

стал я олухом небесным.

Стать мужчиной интересным

мне уже не суждено.

* *

*

Замирает встречное движение.

Безупречен карточный расклад.

Нас настигли наши достижения.

Оттого и звездочки горят.

Ты надела праздничное платьице.

Я надел гороховый картуз.

Есть у нас веселое занятьице —

лихолетье пробовать на вкус.

Пусть таят руины и развалины

то, о чем догадывалась ты...

В чистом поле, где с тобой гуляли мы,