Новый Мир ( № 6 2011)

Она сидела неподвижно, сложив руки на коленях, и я разлил по чашкам из серебряного кофейника. Диме вполне можно было засчитать пересдачу. Кофе был хорошим.

— Эмма Генриховна, — сказал я, — я не меньше вас заинтересован в том, чтобы найти Сметанкина.

Она моргнула. Глаза у нее были накрашены. Но тушь на ресницах слиплась, и потому они торчали, как иголочки.

— Этот интерес у меня, как и у вас, очень личный.

Она чуть приподняла брови. Сегодня на ней был лишь бриллиантовый анк на цепочке. Почему анк? Она же не готка!

Наверное, тоже кто-нибудь подарил.

— Вы, наверное, заметили, что за столом в “Палас-отеле” я сидел рядом с некоей девушкой…

— Нет, — сказала она, — не заметила.

Еще бы. Такие, как она, не очень-то замечают девушек. Да и до меня ей было мало дела. Ей было дело только до Сметанкина.

— Не важно. Так вот. Она родственница Сметанкина.

Во всяком случае, она так утверждает, подумал я.

— И я хочу ее найти. Я люблю ее, понимаете?

— Более-менее понимаю, — сказала она.

На самом деле она, наверное, никогда никого не любила в прямом смысле этого слова. Обходилась без этого.

— В связи с этим у меня есть несколько вопросов. Но они… несколько личные.

— Ничего, — сказала она, — это не страшно. После этого приема в “Палас-отеле” у меня уже нет ничего личного. Спрашивайте.

— Скажите, вы следили за судьбой Сережи постоянно? От его рождения до появления здесь?

Она покачала головой. Седые волосы плотно прилегали к черепу, и я с ужасом и жалостью увидел, что сквозь них просвечивает розовая кожа.

— Нет, — сказала она, — на какое-то время я потеряла его из виду.

— На какое?

Она потерла лицо ладонями. Сверкнули бриллианты.

— Надолго, — призналась она наконец. — Ему было лет десять. Одиннадцать. Не помню. Да, я в этот год защитилась, значит, одиннадцать.

Я позвонила им, в администрацию, по межгороду, и мне сказали, что год назад в детдоме был пожар. Никто не пострадал, но сгорело одно крыло здания, и часть детей перевели в другие учреждения. И Сережу вместе с ними. Я спросила куда, но они сказали, что там какая-то путаница с документами, не помню.

Она, получается, звонила в детдом раз в год. А то и реже.

— Я пыталась навести справки, но все время были другие более важные дела. Тогда мне казалось, что были другие важные дела.

— Но как вы тогда узнали, что это именно он? Я имею в виду, когда он сюда приехал?

— У меня связи шире, чем тогда. Я попросила навести справки. Мои друзья в Красноярске позвонили в паспортный стол. Это он. Сергей Сергеевич Сметанкин, до последнего времени проживал в городе Красноярске на улице…

— Мангазейской?

Она удивилась:

— Откуда вы знаете? Впрочем, да. Вы же были близки.

— А можно точный адрес?

— Зачем? — опять удивилась она. — Ах да. Девушка. Знаете что? Может, это к лучшему. Вы ведь собираетесь туда? Очень хорошо. Я оплачу поездку. Вы… поговорите с ним. Скажите ему, чтобы приехал. Хотя бы ненадолго. Он ведь, кажется, привязан к вашему отцу.

— Был привязан.

— Ах да. Мне говорили. Соболезную. Так вот, его адрес.

Папа ее тоже не интересовал. Понятно, что она сделала такую карьеру — ее вообще не интересовали люди. Только цели.

Она достала из роскошной визитницы квадратик, на котором аккуратным почерком было написано: “Сметанкин Сергей Сергеевич, г. Красноярск, ул. Мангазейская, дом 8, кв. 21”.

Я перевернул карточку. Это была визитка одного из самых известных в городе гинекологов. Даже я его знал.

Почему я сказал “Мангазейская”? Рогнеда ведь говорила, он давно с ними не живет. Что он бросил их, когда она была еще маленькая. Тут что-то не так. Впрочем, тут все не так. Надо бы мне купить хороший пуховик и ботинки на гортексе. Там, наверное, уже зима.

— Почему Сергей Сергеевич? — спросил я неожиданно для себя.

— Его отца звали Сергеем. Скажите ему…

Она вздохнула и на миг закрыла глаза, словно прислушиваясь к себе.

— Скажите ему, чтобы он поторапливался.

— Хорошо.

Она не требовала сочувствия, и мне не надо было его выказывать. Это почти всегда получается фальшиво, если надо выказывать сочувствие.

— А скажите, там с вами на курсах… в Красноярске… Не училась такая Таня? Татьяна Васильевна Ларина?

Мама так и не взяла папину фамилию. Наверное, полагала, что Ларина все-таки звучит лучше. Так оно и есть, в общем-то.

— Нет, — сказала она, — не припомню. Там вообще сплошь были женщины. Бедняги, согнали всех в одну кучу. Как овец. Одна тоже была на седьмом месяце. Все время ходила блевать в сортир. Токсикоз. Ее Таня звали? Не помню. Правда не помню.

Я надвинул капюшон парки, но снег все равно бил в лицо острыми злыми иголочками. Огни фонарей и домов дрожали за его густой подвижной сетью. Под ногами тоже был снег, утоптанный, то желтый, то синий, вспыхивающий короткими вспышками.