Новый Мир ( № 7 2004)
Шрифт:
Сергей Земляной. Был ли Ленин контрреволюционером. Термидор, Наполеон и возрождение капитализма в Советской России 1920-х годов. — “Политический журнал”, 2004, № 14.
“<…> крутой государственно-политический поворот, для которого его инициатор Владимир Ленин нашел емкий термин „самотермидоризация”. <…> Полемический пыл Ленина в его филиппиках против Устрялова был во многом наигранным; очень может быть, по существу дела он был согласен со сменовеховством”.
Михаил Золотоносов. Жена двух господ. (“Воспоминания” Зинаиды Пастернак). — “Московские новости”, 2004, № 11.
“С кого списана Лара — с нее или с Ивинской — Зинаиду волнует сильно, и ответ Пастернака о синтетическом
“Исходя из стиля воспоминаний Зинаиды Николаевны, уход Пастернака от первой жены, Евгении Владимировны Лурье, к новой, „отбитой” у Нейгауза, можно понять как итог стремления к ПРОСТОТЕ”.
“Конечно, проще всего все объяснить тем, что Евгению он разлюбил, а Зинаиду полюбил. На самом деле все сложнее”.
Михаил Золотоносов. Закуска для людоедов. Вышла книга Людмилы Петрушевской об участи современной интеллигенции. — “Московские новости”, 2004, № 13.
“По большому счету метафорический роман Петрушевской [„Номер Один, или В садах других возможностей”] и посвящен тому, что мышление среднего человека уродливо деформировалось. Мозг — уже не орган мышления, а орган выживания, как клыки или когти. Резко вырос порог чувствительности, настолько резко, что если нет убийства (пусть не сотни человек — хотя бы одного, но желательно в изощренной форме), нет кражи „в особо крупных”, нет мафии или шайки бандитов, нет борьбы за деньги, то это уже „несобытие” (в оруэлловском смысле ). <…> наш современный мир — это мир бандитов. А тотальная криминализация современной России делает существование интеллигенции невозможным в принципе . Мысль, впервые выраженную В. Маканиным в „Андеграунде” (1998), Петрушевская „ороманила” вновь, но только ярче. За шесть лет ситуация только усугубилась”.
Михаил Золотоносов. Муму forever . Повесть о беспомощном существе, убитом „киллером” по приказу свыше, стала зеркалом современной русской жизни. — “Московские новости”, 2004, № 14.
“Более того, и от всего Тургенева в оперативной памяти русской культуры осталось одно „Муму”. <…> Немота выносливого и бесправного народа, симбиоз из тайной зависти/ненависти к власти и наслаждения от подчинения ей вследствие любви к ежовым рукавицам — видимо, это и есть те главные значения, которые сделали повесть „Муму” вечно актуальной в России. Глухонемой Герасим — образ, найденный однажды и навсегда. „Муму” в начале XXI века воспринимается как универсальный текст обо всей жизни в целом, и это определило ее особую культурную роль. В дополнение к этому бессловесный Герасим, убивающий по приказу, оказывается „киллером” — функция, в современной культуре отмеченная особым вниманием”.
Ср.: “Впрочем, я знаю двух мужественных людей, которые могли бы бестрепетно признаться в неподдельном интересе к этой книге [„Муму”], если бы она действительно была им интересна. Но для Курицына в ней не хватает духа постмодернизма. А для Золотоносова в ней, в отличие от тургеневского „Жида”, нет повода для исследования СРА (субкультура русского антисемитизма — термин Золотоносова). Ну пусть это буду я. <…> Эта штучка посильнее „Бесконечного тупика” Галковского” — так писал ваш покорный слуга десять лет назад (“Памяти Муму” — “Литературная газета”, 1993, № 51-52, 29 декабря).
Андрей Зубов. “Истина обязывает”. Пределы и возможности христианской политики. — “Посев”, 2004, № 4 <http://posev.ru>.
“Если бы апостол писал сейчас, он бы сказал, что во Христе Иисусе нет ни либерала, ни социалиста”.
Геннадий Зюганов. Растущая опасность. Заявление. — “Левая Россия”. Политический еженедельник. 2004, № 6 (105), 18 апреля <http://www.left.ru>.
“<…> подготовка Запада к вооруженной интервенции против нашей страны уже практически не скрывается”.
Александр Иванов. “Мы попробовали посмотреть на литературу как не на литературу”. Беседу вел Владимир Шухмин. — “Критическая масса”, 2004, № 1.
“Серия [издательства „Ad Marginem” ] „Атлантида” — это попытка реконструировать винтажный массовый советский продукт, первые образцы жанра: шпионский роман, фантастический роман, приключенческая повесть и т. д. <…> В низовых жанрах уровень включенности в интернациональный контекст был на порядок более серьезным и интенсивным, нежели в так называемых высоких жанрах. И совершенно не важно, имеется в виду „Поднятая целина” или „Доктор Живаго”. И Шолохов, и Пастернак ориентировались на литературный канон XIX века, а, скажем, Роман Ким, автор ориенталистских детективов, такой советский Ван Гулик, — на канон своего времени. В конце 1960-х он проводил для молодых писателей семинар по современному актуальному американскому и европейскому детективу. Оказывается, что в сфере массовой культуры советские авторы шли, что называется, ноздря в ноздрю с Гришемом, с тем же Ван Гуликом и с массовой культурой своего времени. А в сфере высокой литературы авторы продолжали эксплуатировать тот же канон XIX века, который уже к 1980-м годам превратился в очевидный атавизм. Этот атавизм до сих пор поддерживается некоторыми литературными институциями вроде толстых журналов и ряда литературных премий”.
Наталья Иванова. Родине своей мечты. Предательство и преданность — лейтмотив романа “Долог путь до Типперэри”, первую часть которого печатает журнал “Знамя”. — “Московские новости”, 2004, № 14.
“На самом деле роман [Георгия] Владимова должен был по замыслу автора состоять из трех частей, каждая из которых вмещала „один день из жизни” — как бы пик судьбы: август 1946-го; прощание с Россией в начале 80-х; конфликтная жизнь в эмиграции. Не уверена, сможем ли мы прочесть роман в целом — скорее всего, после расшифровки могут быть доступны лишь фрагменты. И тем не менее — уже по первым главам можно судить и о том, что Ахматова называла величием замысла, и о реализации этого замысла”.
Юрий Каграманов. Русское бремя. — “Посев”, 2004, № 4.
“Раз уж Россия — по крайней мере на данный исторический момент — не может отпустить Чечню, воевать надо не против чеченцев, а за них. Задача на порядок труднее”.
Юрий Карякин. Бес смертный. Главный заказчик и его мысли о кастетах, кипятке и кислоте, а также о Боге, Гегеле, Достоевском, а еще об уме, чести и совести партии. — “Новая газета”, 2004, № 28, 22 апреля <http://www.novayagazeta.ru>.
“Невольный вопрос: а сам, сам бы мог вот так, кастетом в висок, кипятком на голову, кислотой в лицо? А сам бы мог поехать в Екатеринбург, спуститься в подвал Ипатьевского дома и перестрелять заключенных, глядя им прямо в глаза, начиная с царя и царицы и кончая дочерьми и мальчиком, да еще и врачом? <…> Нет, пусть это делают те, кто считается „мясом революции”. А он лишь — высший мозг, высшая честь, высшая совесть. А он — „самый человечный человек”. Вот оно, это проклятое „разделение труда”, о котором говорилось выше”.
Капитолина Кокшенева. Связующая в род. О повести В. Распутина “Дочь Ивана, мать Ивана” и о ее интерпретациях в литературной критике. — “Подъем”, 2004, № 2 <http://www.pereplet.ru/podiem>.
“„Хочу новую Россию” или „хочу русскую девушку” — все это в своем похотении звучит, в сущности, одинаково”.
Здесь же: “Богатые таких книг не читают”, — пишет Валентин Курбатов по тому же поводу (“Диагноз”).