Новый Мир ( № 7 2009)

“Те, кто критикует свободу, предоставляемую деньгами, обязаны предложить альтернативу, и до сих пор у них это получалось плохо”.

Алексей Цветков. Человек и его персонаж. — “Свободная среда”, 2009, 13 апреля.

“В свое время наделала немало шума книга Джулиана Джейнза „Происхождение сознания и распад ‘двухпалатного‘ разума”. Согласно идее Джейнза, внутренний мир людей древних цивилизаций резко отличался от нашего: многие из собственных мыслей они воспринимали как голоса извне или свыше, и психологизация на современный манер была им чужда, рефлексия в нашем смысле у них отсутствовала. То, что мы сегодня именуем шизофренией, еще сравнительно недавно было нормальным состоянием человеческой психики”.

“Дошедшие до нашего времени прообразы современного романа, включая даже античные реликты, до определенного времени мало похожи на современные, и наиболее разительный контраст, на мой взгляд, заключается в том, что мы не найдем в них привычных выражений „он подумал” или „она подумала”. Библейское „сказал он в сердце своем” можно назвать попыткой передать непривычную идею, но даже сама попытка относится к довольно позднему времени, к эпохе эллинизма, она уже в чем-то греческая. История художественной литературы, начиная с „Песни о Гильгамеше”, поэм Гомера

и Библии, — это история того, как мы, на примере изображенных нами исторических и мифологических персонажей, учились видеть самих себя”.

Алексей Цветков. Наше бывшее все. — “Свободная среда”, 2009, 23 апреля.

“Вот набор авторов, чьи книги Онегин брал с собой в путешествие, из пушкинского наброска к роману: Юм, Робертсон, Руссо, Мабли, Гольбах, Вольтер, Гельвеций, Локк, Фонтенель, Дидро, Ламотт, Гораций, Цицерон, Лукреций. А теперь попытайтесь найти пару-тройку совпадений с вашим сегодняшним”.

“Проблема тут не в именах конкретных авторов: сегодня и за пределами России мало кто берет в руки Гельвеция или Ламотта в расчете приятно скоротать время. Проблема — в полном разрыве с интеллектуальной традицией. Потому что представленный список — фактическое зеркало эпохи Просвещения, плотью от плоти которой и был Пушкин, несмотря на весь байронический декор. Сегодня мы дальше от этой традиции, чем когда бы то ни было со времен Екатерины Великой. Пушкин, быть может, еще жив в нашем языке, поскольку принял прямое участие в его создании, но о духовной близости между нами нынешними и им тогдашним говорить смешно. Для нас Пушкин встал сегодня в один ряд с Горацием, а его „энциклопедия русской жизни” — бок о бок с энциклопедией Плиния Старшего”.

Розалия Черепанова. Безумец в маске мудреца, мудрец под маскою безумца. Случай Петра Чаадаева. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 1 (63).

“На самом деле чаадаевское сочинение „первоначально взволновало и возмутило не правительство, а общество”. В Москве, писал Александр Тургенев, по поводу чаадаевского письма царило настоящее „остервенение”, а студенты Московского университета даже заявили попечителю и председателю местного цензурного комитета Сергею Строганову, что готовы с оружием в руках вступиться за оскорбленную Россию. Правительство просто вынуждено было ответить на ту общественную реакцию, на те напряженные ожидания, которые вызвало письмо; так что, по мнению многих современников, объявление о душевном нездоровье Чаадаева скорее призвано было спасти автора „оскорбительного” сочинения от гражданского негодования публики”.

“Тема „Чаадаев и безумие” заключает в себе по меньшей мере три проблемы: во-первых, имеются ли реальные основания усомниться в психическом здоровье мыслителя; во-вторых, можно ли расценивать его поведение как воплощение компенсаторного жизненного сценария, как игру в безумца; и, наконец, следует ли подозревать власть и общество в приклеивании к Чаадаеву, без всякого повода с его стороны, заведомо ложного ярлыка”.

“Очевидно, что, изображая себя больным и обиженным, Чаадаев ставил себя в центр общественного внимания и заботы. Это стремление привлекать внимание любыми средствами, вплоть до суицидных настроений, может быть связано как с психическими, так и с психологическими проблемами человека, с его персональным жизненным сценарием”.

“Перед нами — не только реальное душевное нездоровье, но и отчасти игра в него, то, что лежит на грани безумия, игрового и реального. <...> Чаадаев — фигура действительно трагическая, но в ином смысле, чем это преподносил „либерально-демократический” — от Герцена с Плехановым до советской историографии — миф”.

Сергей Черняховский. Имитационные “революции” и Постмодерн. Да здравствует Тяньаньмэнь! — “АПН”, 2009, 14 апреля < http://www.apn.ru >.

“<...> все бархатно-цветные спектакли, с одной стороны, претендовали именно на то, что представляют большинство граждан, ничем не подтверждая этой претензии, а с другой — апеллировали на первый взгляд именно к демократическим ценностям — в том смысле, что не предполагали за властью права и возможности на насильственное подавление своего выступления. То есть они волю большинства по факту узурпировали — выдавая себя за представителей последнего, то есть сами обращались к авторитаризму, но за властью права на использование методов авторитаризма, то есть метода прямого подавления своего выступления — не признавали”.

“Власть должна четко понимать, что ее неправедность — раньше или позже с высокой степенью вероятности приведет к использованию по отношению к ней оружия граждан. Но и восставшие должны знать, что безнаказанности не будет. И что, выступив против власти — они рискуют жизнью. И когда они готовы на этот риск — готовы действительно идти под пули и огнеметы — тогда они народ и граждане. А когда они беснуются на площади, уверенные в том, что опасности практически нет — тогда они толпа цветных дикарей. И так к ним и нужно относиться. Нужен прецедент. Не где-

нибудь — в центре Европы. Чтобы в будущем каждый, кто решит повеселиться на местном Майдане, помнил не о тех случаях, когда все сходило безнаказанно с рук. А о тех, когда вышедшие на площадь — там большей частью и оставались”.

Михаил Ямпольский. “Кино всегда больше, чем просто кино…” Беседу вел Ян Левченко. — “ OpenSpace ”, 2009, 6 апреля < http://www.openspace.ru >.

“В „Письме о гуманизме” Хайдеггер писал, что понятия человека не существует. По ходу истории представление о человеке постоянно меняется. Отсутствие определенности и определяет человека. <...> Антропология для меня — это не столько наука о человеке, сколько свидетельство этого поиска, осуществляемого тем самым ничто, которое упрямо хочет себя определить и зафиксировать. [Кира] Муратова как раз дает человеку возможность проявить себя в самых неожиданных качествах. Она не делает вид, будто понимает человека, она заставляет его исследовать себя”.