Новый Мир ( № 7 2009)
Шрифт:
Шофёр большой фуры, на грязном боку которой расправил лапы огромный политически-ориентированный медведь, высунул из окошка седую растрёпанную голову. Голова смотрела на Раевского с высоты второго этажа. Так смотрит на внука, играющего во дворе, строгий дедушка на балконе.
– Не, не парься, братан, жди – там тебе хода нет.
– Что там? Авария?
– Ну, можно и так сказать. Сгуляй – увидишь, – ответили сверху, и туман скрыл голову.
Раевский пошёл вперёд. Он шёл и шёл, а машины всё не кончались, стояли одна за другой
Из тумана потянуло кислым сигаретным дымом. Чтобы не спускаться вниз, Раевский спросил у куривших, почём услуга, и тут же переспросил в ужасе.
– Деревянными?
Ему не ответили, а только захохотали. Он подождал, чтобы оценить скорость переправы, и ужаснулся ещё больше, помножив её на число машин в заторе.
Раевский вернулся, и они с Рудаковым стали коротать время – до обеда пробка продвинулись метров на сто, потом дело и вовсе застопорилось. Рудакову идея перегона японской машины из Владивостока не нравилась, но и для него деньги были пуще неволи. Времени было полно, сами деньги пока и вовсе отсутствовали в этом уравнении – они были призрачной, нематериальной составляющей будущего.
После обеда обстановку отправился разведывать сосед из фуры.
Через полчаса он стукнул в окно:
– Эй, мужики, стоим. Тягач сломался.
Никто даже не выругался.
– Пробка как на Тверской, – вздохнул Раевский.
– Ты на Тверской стоял? – заинтересованно спросил его напарник. – В Москве был?
– Не стоял, а знаю.
– Знаешь – не знаешь, – сказал Рудаков, – а я вот в очереди на растаможку стоял. На польской границе – это дня три. Это тебе не Тверская – там в пробках сколько стоишь? Час. Ну – два. А не понравилось – выпрыгнул и пошёл по бабам.
– Не так, да ладно…
Володя с Раевским спали по очереди, а на следующий день, когда зелёный жук опять засновал по луже, старались опять дремать, время от времени перегоняя “японку” вперёд. К вечеру они отошли в сторону от трассы и стали расчищать место под костёр. Заполыхал огонь – и тогда водила из фуры с медведем принёс большой казан и воду. Подошёл сменщик, и заструился обычный разговор:
– Здесь Сибирь, да. Вот один мужик как-то по трассе ехал и поймал камень на лобовое. А кругом февраль, минус сорок.
– Сорок?
– Ну, почти сорок. Делать нечего – взял кусок фанеры, пробил в нём смотровую щель и привязал проволокой на место лобового. Так и погнал вперёд – как в танке. Как предки, значит, на Курской-то дуге. Или вот тоже был случай…
К ним на огонёк пришли ещё двое – высокий шофёр и его товарищ-коротышка. В руках лежал огромный кусок мороженого мяса – сразу было понятно, что они гнали куда-то рефрижератор.
– Эй, друг! Хлеб у вас есть? – крикнул кто-то от машин.
Ещё двое пришли и, ничего не спрашивая, выставили канистру с техническим вином.
Рудаков, прикурив от сучка, между тем продолжал:
– Вот когда только стали делать “Жигули”, там вообще все детали были итальянские – и кузова тоже. Такие-то до сих пор ездят, там всё вечное – и подвеска и движок. У мужика на моей прежней работе такая “копейка” была – она “Волгу” как два пальца… Таких теперь больше не делают – и всё потому, что тогда, в шестидесятые, рабочих прямо из космических цехов снимали – и на Волжский автозавод.
Седой дальнобойщик вдруг вскинулся и угрюмо сказал:
– Работал я в Тольятти. В отделе комплектации – каждый день в восемь сверка, как на каторге… – и вдруг закричал страшно: – Я замнач восьмого! В спецификации отсутствуют абразивные круги пятьсот-восемьсот, нехватка двести!..
Закричал он страшно, и похоже было, что узник концлагеря вспоминает команды на плацу, произнесённые когда-то на чужом языке. Его быстро хлопнули по плечу, но он ещё долго вздрагивал.
– Да ну, какие “Жигули” вечные? – перевел кто-то разговор в историческое русло. – Вот “Победа” – вечная, да. Там миллиметровая сталь была. Её годами просто масляной краской красили – вот и ездила. Тяжёлая машина, хорошая.
– Там олово было, кажется, – поправил кто-то.
– Может, цинк?
– Нет, олово – как на консервах. Зверь-машина, говорю. Отсюда до Казани со свистом докатится…
– А раньше, знаешь, машины проверяли как водку. Слыхал, что на водке дата изготовления на обороте этикетки была? – И хозяин державного медведя объяснил, что фильтры на водочных заводах меняли раз в неделю, и поэтому надо было брать вторничную водку. Что до машин, – закончил он, – машины после пятого и двадцатого – известно как собирали, после пятого и двадцатого брать нельзя...
Володя хлебал бессчётно крутой чай и слушал. Вклиниться в этот ряд было невозможно – точь-в-точь как в затор перед котловиной.
– А я вам расскажу про наших крутых, – начал тот, что принёс техническое вино. – Дело было давно. Решили наши барчуки вырваться из рутины. Денег на ментов ещё не накопили, так что решили не пить, а покурить анаши, которой никто не пробовал. Анаша нашлась, дёрнули по первой, а не почувствовав ничего – по второй. Вскоре им действительно стало хорошо, но тут они разделились. Первый не помнит, как он добрался домой, а просто проснулся наутро от вопроса жены, как он, дескать, доехал. “На такси”, – уверенно так отвечает. “А чья это машина под окном?”
Выглядывает барчук в окно и видит свою машину у подъезда, отвечает жене, что хозяин вчерашних посиделок уже пригнал её по назначению. Однако глупая женщина, не слушая его, спускается вниз и, вернувшись, молча берёт его за руку, и ведёт к автомобилю. Фары, типа, горят, играет внутри музыка, да и дверца не заперта. На сиденье же лежит пятидесятирублёвая бумажка. “Я же помню, – растерянно произносит барчук, – как сказал: (1)Спасибо, шеф(2) и захлопнул дверцу”.
– Пятьдесят? Это когда ж было? Я тыщи, помню, тогда были…