Новый Мир ( № 7 2012)

И когда-нибудь купить толстую ученическую тетрадь и пару авторучек.

Павел Зайцев, которого не стало ровно двадцать лет тому назад, не просто описал навсегда ушедшую на дно русскую Атлантиду (большой привет телевизионному фильму прошлого года, снимавшемуся в Угличе и Мышкине), — он создал уникальный историко-живописный эпос, посвященный краю, которого — «благодаря» Рыбинскому водохранилищу — больше нет: и рыба такая больше не водится, и птицы такие не летят, и ремесла местечкового нет, и пчелы эти дикие больше не селятся.

«…Караси Молого-Шекснинской поймы были лишены неприятного болотного запаха, что нередко ощущается в карасях других водоемов. Желтовато-белое, чуть сладковатое на вкус, мясо всегда вновь и вновь манило тех, кто хоть единожды его пробовал. А отсутствие болотного запаха объяснялось просто — ведь озера и болота поймы ежегодно прополаскивались весенними паводковыми водами, в них не создавалось многолетнего застоя и гниения воды… Отменной была поджарка из карасей. Лежит, бывало, на сковороде поджаренный карасище шириной около двух мужицких ладоней, а из его распоротого брюха, как праздничный бант, выглядывает оранжевая крупнозернистая икра, которую не оберешь в пригоршни. Одним тем карасем да его икрой мог до отвала наесться крепкий мужик-пильщик».

Г. Е. Г е р н е т, Е. Г. Д р у к а р е в. Он умер от радости. СПб., «Европейский Дом», 2011, 224 стр.

Именем человека, внезапно умершего в августе 1943 года (это был пожилой ссыльный счетовод в колхозе «Спартак» Павлодарской области Казахской ССР), пятнадцать лет тому назад был назван пролив в Карском море: пролив Гернета. Отчего у него тогда остановилось сердце, никто не знает: возможно, он узнал о разрешении уехать из мест вынужденного поселения. Перед кончиной он был радостен и взволнован.

Воскресили судьбу выдающегося приполярного исследователя и картографа, боевого морского офицера нескольких крупных сражений прошлого века, возможного военного советника в Китае 1920-х, персонажа прозы Константина Паустовского и Сергея Колбасьева — его дочь (Галина Евгеньевна скончалась в 2006-м) и внук, ныне ведущий научный сотрудник питерского института ядерной физики имени Б. П. Константинова.

В эпилоге этой книги младший Гернет, уже переживший своего деда по материнской линии, собравший невероятное количество документов, обработавший и подготовивший к печати записи своей матери, чуть ли не по-школьному начертал самое главное и простое: «Помочь разобраться в истории, как мне представляется, могут книги, основанные на документах. Если, прочитав эту книгу, кто-то из читателей почувствует, что он стал лучше понимать историю России, то усилия, приложенные авторами для ее написания, потрачены не напрасно».

В 1995 году молодой писатель Дмитрий Шеваров опубликовал о Евгении Сергеевиче Гернете статью в журнале «Новая Россия» (о судьбе ссыльного счетовода ему рассказали сотрудники музея Паустовского). Статья попалась на глаза военным картографам, которые обнаружили, что давным-давно работают по «лекалам Гернета». В конце 1997 года Галина Евгеньевна Гернет написала Шеварову: «Можно Вас поздравить, Дмитрий Геннадиевич. Из всех статей о Гернете Ваша имела самый сильный результат…»

Через год после этого письма пролив между островами Известий ЦИК и островами Арктического интститута в Карском море (открытыми в 1933 году экспедицией с участием Евгения Гернета) получил его имя.

Теперь он на карте.

М и х а и л Н о д е л ь. Книга жизни. М., «LaternaMagica», 2012, 415 стр.

Насколько я понимаю, эта книга не продается. Ее дарят тем, кто лично помнит автора или слышал — от знавших. Выпущенную, вероятно, небольшим количеством экземпляров (тираж не указан), ее раздавали, например, на ежегодном вечере памяти поэта и литературоведа Валентина Берестова, — просто принесли и поставили на первом ряду открытую пачку: «Книжка к сорокалетию Миши Ноделя, возьмите, кому надо». И я сразу его вспомнил: длинного, чуть косоглазого, губастого, в больших очках, с портфелем-«дипломатом», набитым рукописями.

Последние годы короткой, 23-летней жизни он трудился в основном в «Литературной газете». В коллективном некрологе было сказано о «самом юном из нас, самом любимом и наверняка самом многообещающем». Эти были слова не «по случаю», а просто — правда как она есть. Финал жизненной судьбы журналиста, собирателя, ученого-архивиста и стихотворца (об этом знали немногие) Михаила Ноделя схож с судьбой высокоодаренного поэта Ильи Тюрина: обоим было отпущено чуть более двадцати, Илья утонул в Москва-реке, Михаил — в горном озере. Посмертная судьба Ильи претворена многочисленными публикациями, книгами о нем, альманахом, премией, сайтом. Мишина — пока, кажется, только этим сборником, в котором собраны его избранные журналистские материалы, стихи, немногое биографическое, а также — воспоминания и впечатления о нем самом.

В 1995 году, когда Михаила не стало, сдержанный Окуджава написал, что за годы общения (мальчик принес ему рукописи забытых бардом собственных ранних песен) Нодель стал для него единомышленником, «почти сыном, представителем того маленького племени истинных российских интеллигентов, на которых я молюсь, надеюсь, что благодаря им великая культура не угаснет». А упомянутый Валентин Берестов в нескольких статьях о Ноделе доверительно рассказывал, что юноша терпеливо и настойчиво «усаживал» старших «за неожиданные работы, какие мы без него не сделали бы». «Это был наш первый друг и собрат из будущего. Даже веровал он, в отличие от нас, с детства».

В немногих статьях Ноделя и многочисленных интервью, которые он брал у артистов и бардов (Миша активно занимался авторской песней, сложил, например, книгу лирики Новеллы Матвеевой), запечатлелось «смутное» время 1990-х: социальная растерянность и чрезмерная политизированность разом. Сам он прозорливо писал об опасности размывания в современном искусстве границ между добром и злом, а в статье «Вакансия героя» (1993) горько обронил, что игры, которыми заняты мальчишки этого времени, уводят от благородства и отваги к насилию и жестокости. «Им вряд ли понадобится душевное усилие, чтобы нажать на курок… Они все это видели (в кино, например. — П. К. ), ко всему привыкли». И тосковал по новому Робин Гуду.

В книге, среди прочего, опубликована примечательная подборка писем старшеклассника Михаила Ноделя к соседу по даче и летним играм — к маленькому глухому Филиппу Плотникову, которого он любил и опекал и который, став взрослым, вспомнил о своем старшем друге: «Благодаря ему я стал мыслить, как слышащие, а не как глухие — когда я пошел в массовую школу, я уже хорошо знал, как дети общаются между собой…»

Миша Нодель предчувствовал в стихах свою раннюю кончину, он погиб под Тбилиси, оставив строчку: «В чужой стране умру чужою смертью». Сквозь все тексты этого сборника внятно просвечивает образ чистого, горячего, глубокого человека, живущего не для себя — для других . Составила книгу сестра Михаила — Татьяна Феликсовна Кузнецова.

 — 1

М о л и т в ы р у с с к и х п о э т о в. XX — XXI. Авторский проект, составление и биографические статьи В. И. Калугина. М., «Вече», 2011, 960 стр.

Обсуждать состав этой гигантской антологии, вступительные статьи к тем или иным именам (кое-какие заказывались на стороне), «процентаж» благочестивой «православной графомании» (на мой вкус, ее здесь немало) мы не станем, это тема для иного разговора. В книге, конечно, немало классических стихотворных шедевров, безусловных и легендарных имен, приятных неожиданностей, неловкостей, недоумений — всего. Множество стихов и имен, лично мне очень дорогих.