Новый Мир ( № 9 2004)
Шрифт:
Владимир Солоухин. “Радуешься, когда возникает живое явление”. Беседу вел Алексей Георгиевский. — “Литературная газета”, 2004, № 23, 9 — 15 июня.
“ Все привыкли думать, что я консерватор, ретроград, — я с большим интересом иногда воспринимаю современное искусство тоже. А я эстраду люблю, Вертинского люблю и Окуджаву люблю. Конечно, в определенной ситуации, — собрались, вот, мы, сидим, — не обязательно всегда надо Баха, Вагнера, Бетховена слушать. Современная эстрада иногда, может, даже более необходима бывает. А так, в пределах разумного, прогресс должен быть, конечно”. Интервью двадцатилетней давности (октябрь — декабрь 1984 года), заказанное журналом “Наш современник”, но тогда не напечатанное.
Александр Спиваковский. 22 Гамлета и один Шекспир (традиции и новации прочтения трагедии “Гамлет” У. Шекспира). — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2004, № 4.
“Иногда кажется, что, если бы И. Бродский захотел ненадолго придушить в себе Бродского, он смог бы сделать настоящий новый перевод „Гамлета””.
Евгений Степанов. “ PR ” в современной русской литературе. — “Футурум АРТ”, 2004, № 2 (6).
“Один
См. также двухтомное сочинение Константина К. Кузьминского “Поэма „Ада”, или Девочка из Днепропетровска” (1993) с предисловием Евгения Степанова в новом литературном журнале “Дети РА” (2004, № 1, 2). РА в данном случае — это Волга, в первом номере журнала большая подборка саратовцев.
О К. Кузьминском см. мемуар Владимира Алейникова “Ленинградская богема” (“Литературная Россия”, 2004, № 12, 13 <http://www.litrossia.ru>) .
Евгений Степанов. Удетероны. — “Футурум АРТ”, 2004, № 2 (6).
в сотый раз смотрю „Офицеры” и опять плачу
Руслан Уваров. Размышления о Магомете, Исламе и кознях дьявола. — “Литературный европеец”, Франкфурт-на-Майне, № 75 <http://www.le-online.org>.
“Исходной точкой моих размышлений является Христианская вера, Библия и Евангелие как безусловная истина миропонимания. Мне чужды взгляды на Христианство как на одно из равноценных учений об абстрактном Божестве. Веря в Богочеловека, я должен признать существование и его супостата — дьявола…”
Людмила Улицкая. “Для меня самое интересное — человек”. Беседу вел Андрей Мирошкин. — “Книжное обозрение”, 2004, № 22-23, 31 мая.
“<…> если отвлечься от славного прошлого, то положение русской литературы вполне достойное: русских переводят не меньше, чем китайцев, — а китайцев насколько больше, да и культура у них подревней нашей. Все сколько-нибудь заметное в нашей стране переводят на иностранные языки. Кафедры славистики со времен крушения коммунистического режима, правда, отнюдь не процветают: нас перестали бояться и стали меньше изучать, — но они существуют, иностранные слависты пишут диссертации о русских писателях всех рангов: недавно я познакомилась с японской слависткой, которая писала диссертацию о Леониде Леонове (!). Книги русских авторов присутствуют в европейских книжных магазинах, порой в довольно причудливых комбинациях: на одной полке Виктор Суворов, Людмила Улицкая, Чингиз Айтматов и Дарья Донцова. Что существенно: нам надо отучаться от провинциального эгоцентризма. Мы — небольшая часть мира. Малокультурная, бедная часть мира. И то обстоятельство, что в девятнадцатом веке в России расцвела гениальная литература, в двадцатом — мощный художественный и литературный авангард, в двадцать первом столетии не должно нам мешать видеть реальную картину”.
Интересно, кому принадлежит восклицательный знак в скобках — Улицкой или интервьюеру? И что он, собственно, должен интонационно отметить?
См. также беседу Людмилы Улицкой с Александром Вознесенским “Никакого авторского произвола” (“НГ Ex libris”, 2004, № 17, 13 мая <http://exlibris.ng.ru>).
Егор Холмогоров. Сон бледный и конь рыжий. — “Русский Журнал”, 2004, 7 июня <http://www.russ.ru/politics>.
“Прямых отсылок к иракской войне в „Трое” нет, ни политических, ни символических параллелей, — только общая атмосфера столкновения условного „Запада” с еще более условным „Востоком”. И тем не менее „Троя” является куда более сильной апологией американского вторжения в Ирак и самых грязных методов ведения войны, чем фильм Мура — обличением той же войны и всей политической грязи бушевского режима. Герои „Трои” сильны, красивы, монументальны, как и положено героям эпоса. И, как положено героям эпоса, абсолютно аморальны. Причем голливудская „редактура” сюжета „Илиады” лишь подчеркивает эту аморальность. Благороднейший Гектор, как заметит внимательный зритель, прекрасно видит, чем занимается его брат в Спарте с царицей Еленой, и тем не менее даже не пытается его остановить. А затем, после поединка Париса с Менелаем, Гектор предательски убивает спартанского царя, не ожидавшего удара. Ахиллес оскверняет храм Аполлона, отрубает голову его статуе и творит прочие непотребства, опять же для гомеровских героев немыслимые. Сценаристы точно сознательно выводят всех участников битвы за Трою по „ту сторону добра и зла”, чтобы обобщить все это своеобразной философией войны. Смысл войны не в „гуманитарном значении”, не в „либерализации”, не в „великой миссии” и прочем наборе идеологических красивостей, годящихся лишь для „Властелина Колец-3”. Смысл войны — в войне . И в славе, которую она доставляет героям вне зависимости от степени подлости, гнусности и кощунственности их действий. Низкий Агамемнон сражается за власть, в то время как истинные герои, и прежде всего — Ахиллес, дерутся за славу, за память, переживающую тысячелетия. На человека, усвоившего эту философию и дух, стиль „Трои”, издевательские кадры из иракских тюрем вряд ли произведут должное, шокирующее впечатление. Пытки в иракских тюрьмах — гнусность. Но разве поступок Ахиллеса с телом Гектора не гнусность? И разве мешает это Ахиллесу оставаться героем? И не все ли в итоге равно, быть Джессикой Линч или Линди Ингланд, если и ту и другую ждет хоть и коротенькая и ущербная, но вечность. „Бессмертие пришло... Помянут меня, помянут и тебя...” Но обратной стороной идеологии героизма является отказ от „дегероизации” противника. Ахиллес не был бы героем, если бы героем не был Гектор. И вот Буш делает первый шаг на этом пути. Он заявляет в интервью „Пари Матч”, что не все иракцы, воюющие против США, террористы („антитеррористическая операция” и „война в Ираке” — это тоже, оказывается, не одно и то же). Большинство иракцев воюет потому, что не хочет жить в оккупации. И Буш их прекрасно понимает — сам не хотел бы. Как ни странно, но после такой формулы войны сражаться можно куда дольше и куда ожесточенней, чем после опрометчиво данного обещания „принести в Ирак демократию”. Американцы не могут прекратить оккупацию Ирака, и ничего тут не изменишь, иракцы не хотят терпеть оккупацию, и их чувства тоже понятны, а потому воюем дальше. Этого идеологического „троянского коня” одноэтажная Америка примет скорее, чем либеральные обличения лживого Буша и нового Вьетнама, так же как Ахиллес и даже скептичный Одиссей всегда интересней Терсита”.
См. также: “Шибко грамотным смотреть голливудскую „Трою” будет неуютно. Я же наверняка знал всего три вещи. Первая: „Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына” . Вторая: ахейцы осадили малоазийскую Трою с целью освобождения женщины Елены, которая будто бы стоила того, чтобы из-за нее воевать. Наконец, третья: предводитель троянцев Гектор таки поразил несравненного бойца Ахилла в самую пятку, что и стало причиной безвременной кончины последнего. Теперь представьте мое состояние в ту секунду, когда ловкий Брэд Питт, он же Пелеев сын Ахиллес, воткнул в плечо Гектора и там три раза повернул свое оружие, копье! Наверняка зная , что Гектор выживет, убьет и победит, я внутренне глумился над самоуверенным обидчиком: „Зря радуешься, Брэд Питт! Напрасно торжествуешь, Пелеев сын!” Даже когда Ахиллес изрешетил грудь несчастного Гектора острой саблей, даже понимая, что решето непригодно для дыхания, я оставался в плену своего неизвестно кем сформированного предрассудка. Но едва Гектор испустил дух, а соседние девчонки впечатлились агрессивным Брэдом Питтом настолько, что впервые за весь фильм сняли ноги со спинок впереди стоящих кресел и неровно задышали, — в это самое мгновение режиссер Вольфганг Петерсен доказал полное превосходство мировой Истории над моим частным предрассудком. Иной глубокий знаток первоисточника, равно как и беспринципные девчонки, по женскому обыкновению болевшие за самца, который победит, никогда не испытают восторга, подобного моему. Вот она, квинтэссенция кинематографического метода: отвлеченное и, как ни парадоксально звучит в данном случае, книжное знание было дезавуировано убедительным мимезисом. На моих собственных глазах то, что называется жизнью, вмешалось и скорректировало схему! <…> Хочу акцентировать эту поразившую меня стратегию повествования: Мир показан как совокупность граничащих силовых полей, чье неизбежное взаимодействие чревато конфликтом, чревато необходимостью принимать немедленное решение, отвечать на вызов, поднимая щит и обнажая меч. Каждый мужчина здесь — воин, но воин во вторую очередь. В первую — субъект политики. Блистательно отыгран мотив начала Троянской войны. Похитивший Елену Парис, равно как и сама красавица, полагают, что именно они явились причиной величайшего в Истории военного конфликта. Что будто бы из-за женщины спущены на воду сотни ахейских кораблей, из-за женщины поднялись на крепостные стены тысячи троянских лучников. Из-за женщины проявляют чудеса храбрости, доблести, сообразительности — Ахиллес, Гектор, Аякс, Одиссей и необстрелянный Патрокл. Предоставив любовникам безраздельное право на иллюзию, подлинные герои фильма, мужчины, один за другим высказываются в том роде, что эффектная женщина ни при чем, что война была неизбежна и „похищение Елены” не причина, а всего лишь романтическая версия. Для подростков. <…> Ритуальные почести, сопутствующие погребению героев, — ключевые моменты голливудской „Трои”. Исчезающие в пламени тела Патрокла, Гектора и Ахиллеса — превращаются не столько в пепел и дым, сколько в пресловутую культурную память, в решимость и волю, в новую, теперь уже американскую идентичность”, — пишет Игорь Манцов (“Наши мертвые” — “Русский Журнал”, 2004, 8 июня <http://www.russ.ru/columns/street>).
В. Я. Коротко о книгах. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2004, № 4.
Приведу целиком одну аннотацию на книгу, которую я в глаза не видел и вряд ли увижу, — “Собор стихов. Стихи-свидетельства о пути к Христу, написанные поэтами Кузнецкого края” (Кемерово, 2003). “„Настоящая поэзия соединяется с молитвой, а вернее, переходит в молитву”, — пишет в предисловии к книге один из ее составителей, Борис Бурмистров. Таких стихов из двух тысяч было отобрано за три года работы более четырехсот, которые распределились по семи главам. От отчаяния к страданию и покаянию, к обретению веры — таков „сюжет” этой необычной книги, навеянной не только откровением свыше, но и современностью. „Собор поэтов” этой книги состоит из почти девяноста поэтов, чьи жизнь и судьба связаны с Кузбассом”.
В. Я. — это, видимо, Владимир Яранцев.
Евгений Яшин. Бой с тенью. Полемические заметки русского интеллигента. — “День и ночь”, Красноярск, 2004, № 1-2.
“Однажды Андрей Дмитриевич поступил в [областную горьковскую] больницу во время политической голодовки, являющейся протестом против запрещения Е. Г. Боннэр (его супруги) выехать за рубеж к детям. Мне довелось наблюдать его в начальный период голодовки, во время его искусственного кормления и во время выхода из состояния голодания. Многое забылось, но один эпизод я помню отчетливо. Я, пожалуй, был единственный врач, остававшийся с Сахаровым наедине во время исследования. Как-то Андрей Дмитриевич появился в моем кабинете с повязками на локтевых сгибах, причем сквозь бинты проступала свежая кровь. Заметив мой сострадательный взгляд, он сказал: „Вот, Евгений Алексеевич, начали насильно кормить”. Он еще хотел что-то сказать, полагая, должно быть, что мы одни, но я показал ему жестом необходимость молчания и быстро написал на клочке бумаги: „Здесь все прослушивается”. Он печально кивнул головой и более не пытался расширить уровень контакта. Насколько я помню, это была, пожалуй, самая стойкая и длительная голодовка, так что пришлось даже прибегнуть к искусственному кормлению через зонд, что в дальнейшем привело к возможности серьезных осложнений, опасных для жизни. Я говорю здесь об эпизоде с возникновением опасности пролежней пищевода от длительно зафиксированного желудочно-кишечного зонда. К счастью, все кончилось благополучно: зонд убрали, и пациент стал выходить из голодания. К тому же требования его были удовлетворены на самом „верху”. Навещая его с этой новостью в отделении, его жена не удержалась и станцевала „цыганочку””.
Составитель Андрей Василевский.
“Вопросы истории”, “Вопросы философии”, “Вопросы литературы”,
“Дружба народов”, “Знамя”, “Звезда”
Михаил Айзенберг. Кустарные виды. Стихи. — “Знамя”, 2004, № 6 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
......................................
Если память врет, то себе во вред.