Новый Мир. № 11, 2000

Но?

— Но мы решили подарить ее…

Голос его звенел уже где-то в поднебесье — похоже было, он сам сейчас взлетит!

— Мы решили подарить ее…

Снова пауза.

…нашему Великому Слепому?..

— …нашему Замечательному Гостю! Именно ему мы обязаны тем, что к нам пришла Свобода! Его борьба, его страдания не пропали даром! И не случайно именно он стоит сейчас на этой трибуне плечом к плечу с Сергеем Васильевичем Ездуновым, отцом и кормильцем нашего края!

Да уж, не случайно! Это точно!

— И пусть первым Всадником Свободы станет именно наш гость, нашедший время посетить места своей славы!

Зарапортовался хлопец!

— Подведите Букву!

А вот это уже конкретно. Но что — я так и поеду вслепую? Далеко не ускачешь.

— И именно сейчас мы снимем с его глаз повязку, чтобы он увидел…

Что увидел-то?

— …нас, продолжателей его дела.

Далеко пойдет!

— И, может быть, Небо… И, может быть, Всевышний в трудах своих…

Все-таки замахнулся.

— Заметит и это знаменательное событие и прольется на нас долгожданным и благословенным дождем!

Свист и аплодисменты приблизительно равной силы.

— …заметит нас, предателей его дела, — пробормотал я.

Ну? Что? Вообще хорошо. Но душно. Упрел.

— Ну… давайте, Сергей Васильич, — прошептал бойскаут.

Грубые пальцы зашарили у меня на затылке, и вот — спала пелена! Некоторое время я стоял зажмурясь… Чего-то, оказывается, все-таки боюсь?.. А вдруг?.. Но никаких «вдруг», естественно, не случилось.

Пополам — аплодисменты и свист. Причем одни и те же и хлопали, и свистели.

Ну давайте действительно глянем — ху из ху? Лицо болело и чесалось.

Вплотную с моим оказалось почему-то небритое и сильно пьяное лицо Ездунова… То-то он в своей речи со словом «совесть» никак распутаться не мог. Никакого Божьего дуновения в мой потный лоб, естественно, не последовало — хорошо, хоть не плюнул!

Зато над высокими трибунами, закрывая небо, реял плакат… То-то я контакт с небом не могу установить! Там Ездунов стоял красивый и гордый, в простонародной косоворотке, за ним простирались долины, цветущие поля, табуны лошадей и тут же бодро дымящие заводы, а вот это с краешку… ей-ей, стоит стройная баллистическая ракета, и двое матросиков в робах зачем-то драют ее до блеска — чтобы, очевидно, она понравилась там, куда они ее сейчас пошлют. Ничто, в общем, не забыто. Но самое главное — мы! По обеим сторонам от Ездунова стояли мы, сцепив с ним поднятые руки: слева я, почему-то еще с вафельным полотенцем на морде (так, наверное, проще было рисовать), справа — МБЧ, в рясе и монашеской шапочке, как в лучшей из своих ролей, олицетворяя собой связь краевого лидера и с искусством, особенно с важнейшим из всех искусств, и в то же время — с религией, о чем несомненно свидетельствовал монашеский наряд Маленького Большого Человека, и также, несомненно, и с пьянством, что тоже немаловажно: взгляд его слегка был затуманен, но лучист. Прелестная троица! По животам нас обвевает лента с надписью: «Старый конь бороды не испортит!» Понятно кто.

Затем я обратил свой взгляд к земле, точнее — к нашей трибуне… Это, что ли, наш юный барабанщик с ангельским голосом? Я был потрясен! Во-первых, если он ангел, то почему в темных очках? Во-вторых, на вид ему лет тридцать, да еще подозреваю, что он моложаво выглядит. Так что во чреве том, которое я защищал от сил реакции, он никак не мог быть — разве что находился там уже двадцатилетним. А главное… не мог я Это защищать!

— Ну! — уставясь на меня черными окулярами, шепнул он.

В смысле: рожай!.. ктой-то тут обещал мелкий дождичек?.. не я!

Однако я честно поднял очи горбе. На небе ни облачка! Жара и пыль! Все правильно. Ни малейшего дуновения — как и следовало ожидать! Я виновато глянул на Петю… провалился его, как теперь принято выражаться, «проект»! Ну ничего, у него еще все впереди. Главное — огромная база данных! Откровенный уже свист на трибунах!

— Футбол давай!

— Уезжайте… быстро! — брезгливо глянув на нас с Петей, прошептал юннат, то есть, тьфу, бойскаут.

Ездунов, как опытный политик, тут же мгновенно откололся от нас. Как говорят сейчас — дистанцировался.

— А теперь, — заговорил он, простонародно улыбаясь, как бы вместе со всем народом презирая только что опозорившуюся публично «торжественную часть», пытавшуюся «впарить» простым людям непонятную заумь, — мы переходим к более приятной части… нашего мероприятия.

«Ну сука!» — подумал я.

— Футбол! — рявкнул Ездунов. — Долина против Гор!

Восторг на трибунах! Вот оно как с народом-то надо: сперва кислое, а потом сладкое! Пьян, да умен!

— И открыть сегодняшний матч имеет честь… — проорал Ездунов.

Что значит — «имеет честь»? Жоз рядом со мной азартно переступал с ноги на ногу, играл крепкими ягодицами в атласных трусах.

— …известный в прошлом футболист…

— Ну сука! — Жоз озвучил мою мысль.

— …Жора Золотов, известный в народе как Жаирзиньо, или Жоз!

Жоз вскинул вверх сомкнутые руки. Вот это овации — особенно на фоне меня!

— Уезжайте же скорей! — Распоясавшийся юннат уже откровенно спихивал нас с Петей с трибуны.

А я еще его, такого, во чреве защищал!

— Уезжайте же, пока…

Это верно — пока не закидали.

— Так на чем же? — пробормотал я.

— А вы не видите… Вот же!

Действительно — вот же оно! Прямо под трибуной юная полуобнаженная красотка держала под уздцы великолепную Букву. Белую грациозную кобылку, нервно вздрагивающую тонкой кожей на крупе, с огромными темными глазами, почему-то испуганно косящими. Она-то чего боится? Что чует? Да у нее, видно, тоже проблемы! И почему белая Буква? Белую Букву не видно на листе! Ладно: дареному коню…

— Ну… поехали! — Я взял за локоть Петра.

— Так не влезем! — засомневался он.

— Влезем!

Я спрыгнул прямо в седло, он примостился сзади на крупе. Буква испуганно покосилась: мол, начинаются ужасы?

— Н-но!

Под свист трибун мы протрюхали к воротам. Позор!

Надсадно екая селезенкой, Буква везла нас по каменистой тропке в гору, к «Горному гнезду». Собираю манатки — и все!

Несколько раз я вырывал из ослабевших рук имиджмейкера портянку-полотенце и зашвыривал подальше в колючий кустарник. Петр с воплем: «Да ты что? Это же реликвия!» — отчаянно кидался туда, вылезал все более разодранный и кровоточащий, но с неизменной портянкой в руках. Кстати, в ней с каждым разом добавлялось терний, ядовитых, возможно, колючек… К чему бы это? Я сказал: завязал! Для чего все, собственно? Что у нас за паства? Футбол ей подавай!

Метров пятьдесят крутого подъема я терзал себе этим душу: что за жизнь у нас?! Пророки — кому нужны? Этим людям? Но тут вдруг пришла удачная мысль: сам-то хорош! Взяточник! Кобылу у детишек увел! Эта спасительная мысль о собственном низком моральном уровне как-то вдруг успокоила меня, сняла напряжение и даже сделала меня счастливым. Сам-то хорош! Гармония абсолютная! «Неявление Не-Христа не-народу!» Я радостно захохотал.

Петр мрачно глянул на меня и пробормотал:

— А вдруг измена?