Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая
Шрифт:
Я затаил дыхание и мысленно перекрестился. Сейчас был важный момент. Как гласит старая пословица — «или пан, или пропал».
— С 76-го я жил в Австралии, в Содружестве наций, — наконец решился я.
Перешептывания стали громче.
— Что же тебя занесло-то в родные места через столько лет?
— Служба.
— Служба, говоришь? И что же за служба такая?
— Такая, которая евразийцам не по душе. Война на пороге. Если вы не заметили.
— Еще как заметили. У нас война не «на пороге», а никогда не заканчивалась. Знаешь, сколько я нацистов за свою жизнь скопытил? А вот ваших мы здесь все эти
— Все изменилось.
— И что же у вас за задание такое?
Тут уже настал черед недоговаривать.
— Диверсионная деятельность. Это все, что я могу сказать.
— И много ты тут диверсий учинил кроме как троицу малолетних евразийских подпевал в их же машину упаковать?
«Нашли комсомольцев. Я ведь не говорил, что их было трое», — догадался я. — «Хорошо. Значит поймут, что я говорил правду про трофейное снаряжение».
— Я не имею права разглашать этой информации.
— Ах, секретничаешь, значит? Ну посмотрим, посмотрим. Атаман разберется, что с тобой делать.
Последняя фраза вызывала у меня смешанные чувства. Я уповал на то, что в диверсанте, работающем на Содружество, вечно партизанящие и во всем нуждающиеся казаки увидят потенциального ценного союзника. Атаман Наливайченко, если только он все еще глава казаков, был непримиримым врагом русских нацистов во всех их ипостасях, последней из которых, по-видимому, считал Евразийский Союз. Однако лишь немногим менее лютой была ненависть Наливайченко к былому руководству Генераторного, к которому принадлежал и мой отец, которых казаки считали предателями национальной идеи. Время излечивает некоторые раны, но не все. И я вовсе не исключал, что, признав во мне сына Владимира Войцеховского, атаман в сердцах прикажет поставить меня к стенке.
Но ставка была сделана.
§ 67
После того как расспросы казаков прекратились, за неимением других занятий я считал шаги. По моим подсчетам, мы прошли не менее двух миль. Все еще не вполне оправившись от ран, я уже валился с ног от усталости к тому моменту, как услышал какой-то скрип и держащий меня человек приказал мне пригнуться. Я понятия не имел, где именно находится вход в подземный тоннель, за исключением приблизительного расстояния от Генераторного, чего, по сути, казаки и добивались.
Под землей воздух был тяжелым и спертым, моим легким не хватало здесь воздуха. Довольно долго меня тащили по тесным подземным ходам, где плечи задевали стенки. Потом, судя по ощущениям, я очутился в более просторном помещении. Здесь дул едва-едва ощутимый сквозняк. За неимением зрения слух и обоняние обострились и дали мне вполне явственное впечатление о том, что мы прибыли в казачью станицу. Я слышал тихие голоса, шаги, треск костров, скрип калитки, скребки ложки о кастрюлю, лай собаки. Пахло дымом, навозом, мочой. Сквозь эти запахи до моих ноздрей доносился волшебный аромат жареного мяса — не крысятины или собачатины, а настоящей жирной свинины.
Повязку с глаз сняли, лишь когда завели в темную палатку. Единственным источником света были отблески света костра, которые виднелись за спинами черных силуэтов людей, стоящих у входа в палатку. Руки мне развязывать не стали.
— Будешь здесь, пока не
позовут, — произнес мой провожатый. — Не вздумай выкинуть глупость.— А где Маричка?
— Она отдельно. Не бойся, девчонку никто не обидит… если правда то, что вы говорите.
— Она здесь вообще не причем. Я ее случайно встретил.
— Разберемся.
Не менее часа прошло в тягостном ожидании. За это время я передумал немало мыслей. Чувствовал я себя посредственно. Раны давали о себе знать все сильнее, начала болеть голова. Организм все более настойчиво напоминал, что ему давно пора получить новую дозу «Валькирии». Пока еще отсутствие препарата вызывало лишь нарастающую тревогу. Но я хорошо знал, что это вскоре изменится. У меня были сутки, может быть двое суток, прежде чем ломка станет физически невыносимой. И я ничего не мог с этим поделать. Найти препарат негде, заменить его нечем.
«Немедленно связаться со штабом», — прозвучал убежденный голос у меня в голове. — «Если казаки не убьют меня, то должны позволить воспользоваться связью. Я доложу о статусе операции, согласно инструкции, и меня вскоре заберут. Какие бы разбирательства меня там не ждали, мне, по крайней мере, дадут дозу».
«Ты не можешь вернуться к ним, Димитрис!» — вдруг запротестовал другой голос, который стал звучать все сильнее с того момента, как я встретил Маричку, и еще сильнее усилился после визита в Генераторное. — «Разве ты не видишь, во что они тебя превратили? Ты хочешь и дальше быть этим? Или ты хочешь освободиться?!»
«Я просто не выдержу. Резкий отказ от препарата чреват летальным исходом».
«Выдержишь! Ты несколько месяцев последовательно уменьшал дозу, ты уже почти готов соскочить. А даже если и нет — плевать! Ты не можешь позволить Чхону и дальше использовать тебя. Уж лучше умереть достойно!»
«Дело не в Чхоне. И не в «Валькирии». Не только в ней. Грядет война. Мне не убежать от нее. Я не могу, не хочу, не имею права. Я делал ужасные вещи, но я делал их ради благой цели, ради того, чтобы остановить страшное зло, которое надвигается на мир!»
«Не обманывай себя! Неужели ты правда веришь, что какая-либо цель может оправдать средства, которые Содружество применяет в этой войне?! Превращение собственных же солдат в зомби-наркоманов?! Убийство невиновных людей?!»
«Союз — хуже, чем Содружество. Намного хуже. Если даже я больше не хочу воевать «за», то я буду воевать «против». Третьей альтернативы нет, а из двух зол приходится выбирать меньшее».
«Зачем выбирать?! Зачем участвовать в этой проклятой войне?!»
«Потому что ничего больше у меня в жизни нет».
— Подъем! — из раздумий меня вывел казак, откинувший полог палатки. — Атаман ждет!
§ 68
На этот раз мне не завязали глаза, поэтому мои глаза, успевшие свыкнуться с темнотой, смогли разглядеть конвоиров. Их было трое, но друг от друга они не слишком отличались. Одеты были примерно так же, как те, которых мы встретили в Генераторном — старые камуфляжные штаны, вязаные свитера и грубые, заплатанные во многих местах куртки либо жилетки, явно давно нестиранные и покрытые пятнами. Все до единого были бородаты, лишь один был покрыт только легкой небритостью над губами, да и то лишь из-за своего юного возраста.