Новый Вавилон

Разведчики Саладин и Элисапий подали знак, что путь свободен.

Теперь ничто их не остановит.

Они перейдут границу и рассеются по планете.

Одна Земля, триста наций, две тысячи народов, семь тысяч языков и столько же территорий, которые придется защищать.

Конституция 2058 года гарантировала миру личную свободу для каждого человека.

Отлично!

Личная свобода завоевана, пора защищать коллективные.

«Мы разделим одну Землю, — напевала Асима Маждалави, пустив чистокровного жеребца в галоп, чтобы опередить конвой. — Мы построим общий мир, океаны станут его цементом, а народы — кирпичами».

47

Монастырь Таунг Калат, гора Поупа, Бирма

Ми-Ча отсутствовала десять минут.

— Жди меня, — велела она Пангайе, словно прикованная к креслу девушка могла шевельнуться. — И никому не открывай!

Ожидая возвращения кореянки, Пангайя размышляла над странной идеей подруги застать врасплох Виктора Каппа, если убийца все-таки сумеет пробраться к ним, обойдя охрану, выставленную вокруг горы Поупа. Застать врасплох гения гипермобильности, использовав неподвижность. Неподвижность? Что имела в виду эта странная, непредсказуемая спецагент, напоминающая изящную куклу?

И Пангайя поняла.

Поняла и расхохоталась. Нервный смех быстро перешел в кашель — это случалось все чаще, и каждый приступ длился все дольше.

Ми-Ча отошла к статуям тридцати семи Великих натов, стоявшим у стены в центре индуистского пантеона: Тагьямин, Вишну, Ньяунг Гин, Шива… Она приняла позу, зажав в руках книгу, замерла в неподвижности на несколько долгих секунд, расслабилась и спросила:

— Ну, что скажешь? Разве моя Пальмира не гений визажистских искусств?!

— Больше чем гений! — согласилась Пангайя. — Ты совсем чокнутая, но может получиться.

Кореянка снова замерла, проверяя, сколько выдержит так простоять, не шевелясь и почти не дыша. Во время короткой телепортации в Милан на виа Монтенаполеоне она облачилась в традиционное бирманское сари, попросила сделать прическу и грим в соответствующем стиле и наложить несколько слоев тонального крема. На голове у нее красовалась корона, на запястье — агатовый браслет, в руке она держала Книгу Священных Вед, превратившись таким образом в Сарасвати, богиню знаний.

Ми-Ча стояла в полумраке между Минтарой и Кришной и ничем не выделялась среди других статуй — та же беломраморная кожа, такие же накрашенные глаза, парик и белоснежное сари из плотной ткани с тяжелыми складками.

«Ее идея, — думала Пангайя, — нелепа, но одновременно чертовски умна и может сработать!»

Если Виктор Капп решит телепортироваться в этот зал, он будет думать, что ее охраняет вооруженный полицейский — одна рука на рукоятке пистолета, другая на кнопке телепортера, — и наверняка выстрелит первым. Но если он окажется в пустом зале, наедине с беззащитной женщиной…

Убийца может вообразить, что сыщики играют в прятки при помощи телепортеров, исчезают и появляются, вот только один будет находиться метрах в десяти, совершенно неподвижный. Телепортация заставила людей забыть главнейший способ маскировки растений и животных — мимикрию. Слиться с обстановкой, чтобы никто не обращал внимания.

Ми-Ча подмигнула Пангайе.

«Все-таки она ужасно красивая», — подумала та и улыбнулась в ответ.

48

Долина Сырдарьи, Казахстан

— Здесь мы расстанемся, Лилио.

До бывшей узбекской границы оставалось несколько сотен метров. Первые всадники изгоев уже перешли ее. Фургон, запряженный двумя карабаирами, медленно ехал по грунтовой дороге между вековыми платанами.

Лилио сел, машинально коснулся рукой шишки на лбу, но боли не почувствовал — удар, нанесенный прошлой ночью Оссианом, остался далеким воспоминанием.

— Что вы такое говорите, Клео?

Она сидела с ним всю ночь, с того момента, как за ней прислали перепуганного корсиканца Фабио, который сказал: «Вашего друга, журналиста, нашли бездыханным на берегу одного из притоков Сырдарьи. Возможно, он умер…» Клео кинулась со всех ног и не сумела сдержать крик, увидев распростертое на гальке тело. Она не успокоилась, даже когда Шеноа, врач-мапуче, сказала, что жизнь Лилио вне опасности, и держала репортера за руку, пока Фабио и Саладин несли того в пещеру-диспансер размером чуть больше других. Каждые три часа Клео поила де Кастро кумысом, приподнимая ему голову. Она улыбалась ему всю дорогу, выглядела очень красивой с растрепанными волосами, в крестьянском платье на голое тело и напоминала героиню вестерна. Стойкую и решительную.

— Это было отличное приключение, Лилио. Замечательное. Незабываемое. Вспомню о нем через несколько лет и подумаю, что мне все приснилось. Но приключение закончилось.

— Нет, Клео…

Она приложила палец к его губам:

— Тсс, Лилио. Молчите. Я не хочу ссориться. Не стоит все портить. Хочу запомнить вас таким, каким вы были в эти дни. Запомнить нас. Потом все будет иначе.

— Что именно?

Клео погладила журналиста по щеке.

— Я телепортируюсь сразу после границы. У меня есть доступ в частное пространство Элиаса. Помните архитектора, который был со мной на финале чемпионата мира по футболу? На матче Бразилия — Германия? Два дня назад, а кажется, что в другой жизни. Я, пожалуй, телепортируюсь к нему. И даже выйду за него замуж. Успокойтесь, не сейчас. Через много-много лет. — Она засмеялась. — Спасибо вам и судьбе, Лилио, спасибо за чудесную неожиданность, за эти последние часы, за встречу. А теперь пора возвращаться к моей настоящей жизни.

Лилио долго смотрел на учительницу.

Бoльшая часть фургонов была уже за границей, изгои ставили между деревьями палатки из камуфляжной ткани, расстилали на траве белые простыни, чтобы написать на них лозунги, доставали цветные ткани, из которых собирались сшить флаги, развешивали старые национальные костюмы, осматривали барабаны, флейты, скрипки, аккордеоны.

Асиму Маждалави назначили хранительницей телепортеров. Она переложила их из рюкзака Лилио в деревянный сундук, который сторожили шестеро вооруженных мужчин, и собиралась распределить приборы в самый последний момент. Нельзя было активировать их раньше времени и выдать себя. Все решили телепортироваться в девяносто семь разных мест, в полдень, когда в Новом Вавилоне начнется церемония празднования столетия.

— Вы пропустите самое интересное, Клео, день будет незабываемый.

— Я увижу все в трансляции, — ответила Клео с усталой улыбкой. — И прочту отчет в вашем репортаже. Я вам доверяю, Лилио. Вы напишете блестящую статью.

— Значит, вы меня не любите?

Клео ответила не сразу. Взяла журналиста за руку и сказала:

— Я думала, что влюбилась в вас, Лилио. Приняла за героя, явившегося с небес, чтобы похитить меня. Не беспокойтесь, милый, все при вас — и ум, и слава, и харизма, и чувство юмора. Все! Даже слишком много всего. Слишком, Лилио. Я так вами восхищалась и не хочу разочаровываться.

— Я вас разочаровал?

Он мог понравиться всей планете, он — самый известный репортер мира, который через сутки войдет в историю благодаря репортажу о совместной операции изгоев, а какая-то учительница младших классов его отвергает…

— Для меня нет места в вашей жизни, Лилио. Кончится все тем, что я начну называть эгоизмом то, что вы зовете страстью. А то, что для вас миссия, для меня карьеризм. Вы готовы на все, чтобы преуспеть. Мне нужен мужчина, готовый на все ради меня. Я эгоистка. Думаю только о себе, а не о судьбах человечества. Мне жаль, Лилио, я вам не пара. Я самая обычная женщина.