Новый взгляд на историю Русского государства
Шрифт:
Вышеприведенный гороскоп, относившийся на Западе Европы, конечно, к смерти папы Гонория III, не перенесен ли насильственно на время смерти Чингис-Хана, под именем которого воображение азиатов объединило Иннокентия III и Гонория III? И не отнесена ли к году 1227 смерть «Великого Завоевателя» не потому, что он действительно умер в этом году (а не в 1216-1217), а именно потому, что в это время все планеты сошлись между Стрельцом и Козерогом, а затем ушли в Водолей — крестителя планет, знаменуя этим наступление общего мира? Ведь весь слог книги Гань-му настолько художественный, и в ней столько фантазии, что она очень похожа на европейские произведения XVIII века.
В общем Чингис-Хан, как видит сам читатель, не является в своих первоисточниках реальною личностью, а походы какие ему приписываются, он мог бы сделать, судя по их расстояниям, как я уже показывал, только летая на аэропланах. Вот, например, о его походе на Индию в 1222 году [400] :
«Монгольский
400
По-китайски четыре чертежика, произносимые Юв-Лун-цзы-Чи.
401
По-китайски чертежики, произносимые Тха-Ли-Хть.
Монгольский государь изумился и спросил об этом у философа Елюй-чуцая [402] . А тот ответил:
— Зверь этот называется Го-дуань [403] и разумеет языки всех народов; он знаменует беззаконное кровопролитие. Теперь уже четыре года, как большая армия воюет с Западом. Поэтому Небо, гнушаясь убийствами, послало его для объявления своей воли тебе, государь! Пощади, в угождение Небу, жителей этих нескольких царств! Это будет бесконечное счастье для тебя» [404] . Вследствие этого Монгольский государь произвел великие грабежи в Индии, и возвратился.
402
Елюй созвучно с Илья.
403
По-тангустки — Го — голова, а слово Дуань — мне неизвестно.
404
Примечание Бичурина: «Кажется, что это была выдумка Елюйчуцаева, чтоб остановить неистовства Чингис-Хановы».
Скажите сами, читатель, миф это или реальность? И если здесь зеленый зверь, говорящий по-человечески — выдумка, то почему же не выдумка и весь поход? И на какой морской остров мог бежать «Магометанский государь» на западе Азии, если повод к этой легенде не пришел с берегов Средиземного моря?
Посмотрим теперь и на преемника «Монгольского императора», которого называют у нас Угедеем [405] и который по «Ган-Му» вступил на престол в 1229 году, как раз, когда император Фридрих II начал V крестовый поход в Палестину (1228-1229).
405
Огэдэй или Угэтай — по-монгольски Верховный, по-китайски соединение чертежей произносимых О-Кхо-Тхай, но я уже показывал на созвучие этого имени с греческим свято-богом (Агиодиос) и с русским угодник (Угодяй).
Прежде всего оказывается, что такого имени в исследуемой нами книге нет.
«В подлиннике, — говорит Иакинф Бичурин (с. 148), — вместо Угедей везде написано император Тхай-цзу...» А между тем он же сам — Бичурин — вместо Тхай-Цзу пишет самовольно везде Угедей! Но на каком же основании?!
Я здесь отмечу только одно: этот самый Угедей, по другому произношению Угадай (и по третьему Октай), был,— говорят нам,— монгольским императором от 1227 года по 1241 год, да и верховный руководитель крестовых походов после Гонория III, папа Григорий IX царил в Риме тоже от 1227 по 1241 год. «На поклон к Октаю в глубину Монголии, — говорят нам ортодоксальные историки, — ездил Константин, сын великого князя Киевского Ярослава Всеволодовича (1201-1246 гг.), а затем и сам Ярослав в 1241 году, но в живых уже не застал Октая». Но это он мог сделать только в припадке острого помешательства, так как при тогдашних путях сообщения нельзя было добраться ранее года или двух ни монголам до Киева, ни киевлянам до Монголии, благодаря невозможности ехать по степи без дорог зимою и в летнюю засуху. Другое дело, если он, сделавшись униатом, ездил в Рим... Но тогда хан (т. е. Кохан —
священник) Угедей и был — папа Григорий IX.Он первый установил придворные церемониалы, — пишет «История Дома Чингисова» под 1229 годом,— и по ним Ханские родственники и вельможи учиняли поклонение. При нем обнародованы были и главные государственные установления. Нючженский Двор (место его не определено) прислал Агудая (т.е. Толстого человека) с приношениями к погребению Чингис-Хана. А Угадай сказал ему (совершенно как папа Григорий IX послам Фридриха II в 1228 году):
«Твой государь долго не покоряется и принудил покойного хана состариться на войне, чего я не могу забыть. К чему присылать приношения к погребению? [406] »
406
По-китайски И-Сы-Ба-Ли — место не известно.
Он не принял приношений Нючженского (т.е., выходит Германско-Неаполитанского) Двора и решился продолжать войну с ним. Он установил, чтобы Монголы ежегодно платили со ста лошадей одну кобылицу, а с рогатого скота и овец по одной голове со ста. Завел хлебные магазины и учредил почту для развоза указов. На Китайцев (??), обитающих по северную сторону Желтой реки (Дуная?) наложил подать, считая по домам, что препоручил управлению Елюйчуцая. В Западном краю положил подушный оброк с совершеннолетних мужчин. Государи Индустанский (?) и Муруйский (Морейский) приехали ко Двору. В Западном краю покорился владетель города Избара. В том же году Нючженский двор вторично прислал посланника с дарами, но дары его не были приняты.
Как видит читатель, война с Нючженским царством разгорелась лишь при преемнике «Чингис-Хана», так называемом Угедее, одновременно с тем, как вновь разгорелись крестовые походы на Восток и при преемнике Гонория III — Григории IX (1227-1241), и началась ссора этого папы с германским императором Фридрихом II.
«Монгол, — продолжает книга „Гань-Му“ под 1232 годом,— намереваясь возвратиться на север, отправил посланника из Чжен-чжеу в Бянь, с предложением, чтобы Нючженский государь покорился; сверх того, он требовал прислать академика Чжай-бинь-вынь и еще Ян-шен-гун с Кхун-юан-цо и других, всего двадцать семь фамилий, также семейства лиц, признавших монголов, жену с детьми генерала Ира-бухи, швей и птич-ных охотников. Но вместо всего, Нючженский государь отправил своего первого министра Ли-ци, чтобы представить Монголам в заложники царевича Ваньянь-шев-сунь [407] и просить о мире. Генерал-прокурор Фоймо Эгудэ (-Удэ) назначен был Нючженским посланником для заключения мира. Но они еще не отправились, когда монгольский принц Субут, услышав об этом, сказал:
407
Собственное имя наследника Нючженского Шеу-шунь. Маньжурское слово Агю или Агу есть общее название принцев (примечание Бичурина).
„Я получил повеление осаждать (Нючженский) город: другого ничего не знаю“.
И он поставил осадные машины, построил палисад на берегу городского водяного рва; заставил пленных китайцев (?), даже женщин, девиц, стариков и детей носить на себе хворост и солому, чтобы завалить городской ров. В несколько минут заровняли они около десяти шагов. Но так как решили договариваться о мире, то министр Ваньянь-баксан не смел сражаться с Монголами.
В городе обнаружилось неудовольствие и ропот. Нючженский государь, услышав об этом, в сопровождении шести или семи конных поехал за ворота Дуань-мынь и прибыл к судовому мосту. За это время от недавнего дождя сделалось грязно. Благодаря тому, что государь выехал неожиданно, жители столицы в изумлении не знали, что делать, они только становились на колена подле дороги, старики и дети теснились перед ним; некоторые по ошибке касались его одеяния. В скором времени прибыли к нему министры и прочие чиновники. Подали ему параплюй, но он не принял и сказал:
„В армии все ходят под открытым небом: для чего же мне иметь параплюй?“
Но, что же это такое, читатель! Ведь параплюй — это французское слово paraplui — зонтик! Значит, Нючженский царь говорил по-французски, или оригинал первоисточника этой китайской летописи был на французском языке! Ведь сам Иакинф Бичурин никогда не назвал бы зонтика параплюем, если б это слово не стояло в его подлиннике. Но продолжим записку и далее.
„К нему (т. е. императору) подступили около 60 солдат из юго-западного корпуса и сказали:
— Северные войска уже до половины заровняли городской ров, а министр отдал приказ не пускать ни одной стрелы, опасаясь помешать переговорам о мире. Что это за расчет?
Государь сказал им:
— Я для спасения подданных решился именоваться вассалом (Угедея), платить ему дань и во всем повиноваться. Я имею только одного сына, который еще не пришел в возраст: теперь и его я посылаю в заложники. Потерпите несколько, пока этот князь выедет. Если после того Татаньцы не отступят, то и тогда не поздно будет отчаянно сражаться.