Ноябрь, или Гуменщик

Мерзлюк пощелкал зубами и взвыл страшным голосом, но Малл не стала слушать его вопли, повесила передник на забор и отправилась в дом пользовать снадобьями своего драгоценного муженька.

Мерзлюк схватил передник, в ярости разодрал его в клочья и с карканьем скрылся во тьме. Лететь на день рождения к приятелю не было никакого настроения. Нет, нынче ночью он вознамерился убить в отместку какого-нибудь человека, всенепременно убить и схрумкать.

22 ноября

Ночью поднялась метель, так что гуменщик сильно удивился, услышав ни свет ни заря какую-то возню за дверью. Он поспешил навстречу пришедшему и увидел, как в открывшуюся дверь вместе со снежным облаком, занесенным метелью, в избу вваливается знахарка.

— Нежданная гостья! — удивился гуменщик. — Что же это выгнало тебя из дому в такую непогодь?

— Да, погодка дрянь, — вздохнула знахарка и стала отряхиваться от снега. — Дозволь сесть, Сандер. Отдышусь малость и тогда расскажу, что меня к тебе привело.

Она села, вытерла сизый с мороза нос и оглядела жилище гуменщика.

— Не часто мы с тобой встречаемся, старина, — сказала она. — Хотя и знакомы давным-давно. Мы ведь росли в одно время и даже играли вместе. Когда-то мы даже были добрыми друзьями, помнишь?

— Ну, помню, конечно, — кивнул гуменщик. — Ты затем пришла, чтобы спросить это? Столько трудов положить из-за такого пустяка!

— Не перебивай, Сандер. Дай досказать. С тех пор как ты женился, мы встречались уже не так часто. Ты стал гуменщиком, а я поселилась на опушке леса и стала знахаркой, что мне, хвостатой девке, еще оставалось? Пойти под венец у меня надежды не было. К тому же — ты был уже женатый человек.

— Ну, это все я не хуже тебя знаю, — сказал гуменщик. — Да, я женился, а ты поселилась где-то в лесной чаще и стала там варить свои снадобья. У каждого своя жизнь, так уж повелось.

— Все так, — согласилась знахарка. — И к тому времени, как твоя жена померла бездетная, я была уже законченная ведьма, и наши пути пересекались нечасто. Ты был самый смекалистый мужик на деревне, люди ходили к тебе за советом, а я знахарка, ко мне тоже обращались — когда хитроумия оказывалось мало и требовалось какое-нибудь зелье или отрава. Так мы и жили, Сандер.

— Ты что, помирать собралась, Минна, что явилась сюда былое вспоминать? — спросил гуменщик с легкой досадой. — У меня у самого голова на плечах, и пока она еще в порядке!

— Оно и видно, — согласилась знахарка. — Действительно, в порядке, ты даже помнишь еще, как меня звать. Давно уже никто не называл меня по имени, даже странно слышать. Ну да ладно, Сандер, я к тебе за помощью. Ко мне приходила одна девушка, мне ее жалко, и мне хочется ей помочь, потому что она напоминает мне мои молодые годы. Это Лийна, дочка Рейна Коростеля. Она совсем больная.

— И что же с ней стряслось? — спросил гуменщик. — С виду вроде здоровая — румяная и в теле.

— Она влюбилась, — ответила знахарка. — Любит парня, а тот и не знает. И сам любит другую.

Гуменщик долго молчал.

— И это напоминает тебе твою молодость? — наконец тихо спросил он.

— Да, Сандер, — ответила знахарка. — А ты дурак дураком, если сам этого не знаешь. И нечего делать вид, будто я тебе невесть какую новость сообщила! Закрой рот и заткни его трубкой, старина! Ну конечно же, ты нравился мне, и я места себе не находила, когда ты женился на другой. Ведь у нас с тобой были прекрасные дни, когда мы оба вихрями крутились на лопастях мельницы Юхана-мельника, пока она не развалилась, или когда зимой ловили в проруби рыбу — ты удочкой, а я хвостиком. Помнишь, сколько мы добывали окуней? Эх, Сандер, чего только не было! Но все прошло. Я теперь просто старая ведьма, а ты старый гуменщик, борода вся седая и спина сгорблена. Поговорим-ка лучше о тех, кто еще молод и кого зовут крестильными именами. Нечего таращиться, Сандер, подумай о том, что еще можно изменить! Кстати, твоя борода занялась!

Гуменщик крякнул смущенно и достал из бороды упавший в нее уголек, от которого запахло паленым.

— Ишь ты, куда заскочил, — сказал он. — Да, Минна, чего только не было, но... Нет, ты права. Расскажи про Лийну. Кого же она любит?

— Кубьяса, — ответила знахарка. А кого любит он, я не знаю, этого Лийна не сказала.

— Это знаю я, — сообщил гуменщик. — И впрямь печальная история, потому что бедняга Ханс по уши втрескался в дочку барона.

— Батюшки светы! — воскликнула знахарка. — Слыханное ли дело! В барышню! Так у него же никакой надежды нет! Рано или поздно он должен это понять, и тогда у Лийны появится шанс.

Гуменщик мрачно покачал головой.

— Не так это просто. Ханс совсем потерял разум. По ночам торчит в снегу под окнами барского дома и, как бездомный пес, пялится на окна. Мало того, он соорудил себе снежного домовика, который день и ночь несет чушь несусветную, рассказывает Хансу дурацкие любовные истории, которые якобы случались со всякими принцессами и прочими чужеземными остолопами. Говорю тебе, Ханс от своей любви совсем сдурел!

— Сандер, — сказала знахарка. — Будет несправедливо, чудовищно несправедливо, если эти двое — я имею в виду Лийну и Ханса — не найдут друг друга. В нашей деревне такая нелепость не часто случается. Они же прямо созданы друг для друга! Грех допустить, чтобы они сгорели от своей любви. Мы должны свести их, гуменщик!

— Да, я тоже не упомню, чтобы кто-нибудь в наших краях из-за такой ерунды спятил, — согласился гуменщик. Знахарка хихикнула, так что морщины волнами пробежали по ее лицу, и сказала:

— Я-то, когда ты другую просватал, собиралась мухоморов наесться.

— И как — наелась? — спросил гуменщик ошеломленно.

— Зима была, грибов негде взять, — объяснила знахарка.

— Ох, Минна... — вздохнул гуменщик. — Похоже, я в свое время был к тебе несправедлив.

— Ну что ты, старина. Я к тебе тоже.

— Моя жена...

— Ну, разумеется.

— Вообще-то я сразу так подумал, когда она умерла.

— Не держи зла.

— Дело прошлое, чего уж там.

— Н-да... Послушай, Сандер, завари-ка мне шиповника! Метель нынче такая, прямо грудь заложило, может, отпустит.

* * *

Некоторое время спустя гуменщик отправился к Хансу. Разговор со знахаркой глубоко потряс его, он чувствовал себя теперь словно после бани — бодрым, чистым и в то же время донельзя старым. Да, он уже старик. Все прошло, и ничего больше не изменить. Никуда уже не свернуть, не сделать ни шага в сторону, жизнь течет сама по себе, как река, и можно только оглянуться назад, окинуть взглядом оставшиеся далеко позади берега и притоки и порадоваться или огорчиться, что русло пролегло именно так, как есть. Больше уже ничего не успеть.

Но вместе с возрастом, подобно тому, как река подбирает на своем пути всякий сор и обломки веток из лесов, сквозь которые она протекает, пришел опыт, размышлял гуменщик. Эх, этого сора поднабралось столько, что вот-вот запрудит течение. Это открыло перед ним возможность менять жизненный путь других рек, находящихся пока у своих истоков. Сандер завернул во двор к Хансу и тут же оказался в компании Ханса и снеговика. Гуменщик собрался было поздороваться, но кубьяс прижал палец к губам: снеговик опять рассказывал свои истории.