Нравы Растеряевой улицы

Семен Иванович безмолвствует. Кухарка направляется к двери.

– Погоди!
– нежно произносит герой.

– Чего еще?

– Постой... Так, говоришь... помещик... Я-то?

– Да помещик и есть...

– Погоди, Авдотья... Постой минуточку... Много всего, говоришь?

– Обнакновенно много всего... что одежи, что чего!

– Д-да!.. Слава богу!..

Семен Иванович вздыхает. Авдотья ждет нового вопроса.

– Идти, что ль?

– Погоди минуточку...

– Чего годить-то?.. У меня небось есть где хороводиться...

– Погоди же, господи!.. Позволь!

Настает продолжительное молчание. Авдотья ждет. Семен Иванович совершенно растаял от удовольствия, которое доставила ему Авдотья.

– Так ты, Авдотья, говоришь: я вроде как помещик?..

– О, да что это, дите какое разыскалось! Мне ведь...

– Постой, Авдотья! погоди!

Но Авдотья уже исчезла.

По уходе кухарки мысли Семена Ивановича начали принимать самые разнообразные направления; сначала он, поддаваясь новому ощущению, воспроизведенному словами кухарки, горячо благодаря бога за его милости, шептал: "слава богу", "слава тебе, господи" и вздыхал. Свет лампад весьма гармонировал с настроением души моего героя. Затем наболевшее и наголодавшееся самолюбие его начало требовать какого-нибудь нового удовольствия. Семен Иваныч, успевши убедиться, что он, благодаря бога, ничуть не хуже других, потихоньку начал помышлять о том, что, несмотря на преимущества, которыми обладает он перед многими виденными им лицами, он не получает должного уважения и не имеет нигде права голоса... "За что? думал Семен Иваныч.
– Что я, хуже, что ль, кого? Слава богу, кажется? Нет, погоди!.." При этом он нетерпеливо вскакивал с дивана и тотчас же садился опять. Разгневанная мысль его мгновенно вспоминает все оскорбления, которые он хоть когда-нибудь получал: Семен Иваныч вспыхивал и решал тотчас же на ком-нибудь сорвать кровную обиду. В жару негодования он вспоминает все ту же свою кухарку Авдотью, которая за несколько минут перед этим не дослушала его разговоров и ушла, несмотря на то, что он весьма ласково говорил ей: "погоди", "постой".

– Авдотья!
– гаркнул он, с сердцем распахнув дверь в кухню.
– Поди сюда!

– Это еще чего, вот...

– Не разговаривать! Я эти разговоры-то слыхал... Пошла сюда!

Семен Иваныч ушел и хлопнул дверью. Авдотья, услыхав, как хлопнула за барином дверь, поняла, что дело разыгралось не на шутку, и не без робости вошла в хозяйские покои. Хозяин в волнении сидел на диване, нетерпеливо болтал ногой и, увидав кухарку, заговорил с ожесточением:

– Когда ты будешь слушать, что тебе говорят? а?

– Господи помилуй! Слава богу, и так слышу...

– Нет, я говорю, когда ты будешь слушать?..

Авдотья не нашлась, что отвечать.

– А?
– продолжал хозяин.
– Я тебе что сегодня утром сказал?..

– Мало чего ты говорил? У тебя нешто мало приказу-то?

– Нет, что я сказал?

– Что сказал, то и сделала... И нечего орать попусту...

– Мол-лчи! Что я сказал?

– Нечего молчать. Говорю, коли спрашиваешь. Сказал:

отнести сапог в починку - отнесла... Приказал тарелки перемыть - вон они...

Семен Иванович еще с большим волнением принялся болтать ногою, готовясь гаркнуть пуще прежнего.

– Мало ли, - бормотала испуганная Авдотья...
– Вон, сказал, огурцы пере...

– Чт-то я сказал?!
– не удержался Семен Иванович и вскочил с дивана.

Вышедшая из терпения Авдотья плюнула и скрылась, хлопнув дверью...

– Вон! долой с места!
– кричал Семен Иванович, но Авдотья не слыхала его.

Хозяин был в волнении. Шагая по комнате и ероша волоса, он ждал, что Авдотья явится и попросит извинения. Но она не являлась. Хозяин каждую минуту порывался в кухню для того, чтобы объяснить строптивой рабыне ее вину, но долгое время не решался этого сделать. Авдотья между тем, очутившись в кухне, сразу чего-то оробела и упорно задумалась над тем, что такое сказывал ей хозяин? Перемывая дрожащими руками тарелки, она долгое время перебирала в памяти хозяйские приказания, но ничего заслуживающего гнева не находила и убивалась пуще прежнего. Из комнаты доносились сердитые шаги барина. Время тянулось мучительно долго. Наконец шаги послышались в сенях, и барин вошел в кухню. Авдотья старалась не смотреть ему в глаза.

– Гляди!
– грозно произнес барин.

Кухарка подняла голову: перед ней стоял разозленный хозяин и держал почти у потолка кошку, схватив ее за спину.

– Вот я что сказал!
– говорил гневно барин.
– Я сказал, - продолжал он, потрясая кошкой над головой кухарки, - я сказал: запирай кошку на ночь... Куда?

Кухарка трепетала.

– В чулан!
– крикнул хозяин, и в то же мгновение на голову кухарки упала с отчаянным визгом кошка, а с потолка посыпался сор, так как хозяин ушел, сильно хлопнув дверью.

– Ах ты подлая!
– с сердцем заключила кухарка, ногою отбросив кошку в угол...

XI. СЕМЕН ИВАНОВИЧ В ХОРОШЕМ РАСПОЛОЖЕНИИ ДУХА

Иногда, впрочем, судьба посылала пищу его голодной душе в формах более или менее скромных, не столь бушующих. В эти минуты угрюмое лицо Семена Ивановича освещалось весьма добродушной улыбкой и герой мой являлся в новом свете. Вот он высунулся в окно и со вздохом поглядывает по сторонам.

У ворот, в двух шагах от него, сидит хозяйская кухарка Прасковья в новом "каленом" коленкоровом сарафане и в цветной косынке на черных, как смоль, волосах и холодно посматривает своими большими карими глазами на двух молодцов, красующихся у ворот постоялого двора. Молодцы эти - кучера каких-то приезжих господ; они расфранчены, как только возможно: плисовые поддевки, красные рубахи, сапоги с красной сафьянной оторочкой; на голове шляпы с павлиньими перьями.

Молодцы эти лукаво посматривают на Прасковью и, чтобы заслужить в ее мнении, стараются блеснуть чем-нибудь; они покрикивают на ямщиков соседнего постоялого двора, запрещают им курить папиросы, а сами ни за что не соглашаются погасить своих трубок. Ничто, однако, не привлекало к ним внимания Прасковьи. Семен Иванович, наблюдавший из окна над ухарством кучеров, попробовал сам попытать счастия и не без робости произнес:

– Прасковья! а Прасковья!

Кухарка оглянулась.

– Здорово!

– Здравствуй!

Семен Иванович радовался, что так благополучно началось.

– Что же, Прасковья, муж-то у тебя дома?

– На войне!

– А-а... Его, поди, уж убили?

– Когда бы господь дал!

– Вот как?.. Ты, Прасковья, если хочешь, я узнаю: жив он или нет.

– О?

– Ей-богу... у меня заведены этакие книги... что угодно...

Ты вот что- ты зайди ко мне в комнату, на минуточку...

– Чего еще?

– Ей-богу... Ты чего боишься? Слава богу, я не какой-нибудь! Мы бы с тобою вместе поглядели в книге-то... а? Прасковья?..

– Где такая книга?

Семен Иванович показал ей в окно какую-то книгу.

– Видишь? Тут все: кто убит, кто ранен... все... Прасковья?..

– Ну-кося погляди: Иван из Яковлевского...

– Да ты иди сюда...

– Эва!

– Вот захотела- на улице разговаривать... Ты иди сюда!

Кухарка подозрительно посмотрела кругом и потом нерешительно произнесла:

– Ну, гляди: обманешь, не жить тебе...

– Иди! Иди!

Кухарка медленно поднялась с сиденья и пошла. Каким победным и сияющим взглядом посмотрел Семен Иванович на соседских кучеров.

XII. СЕМЕН ИВАНОВИЧ ЗНАКОМИТСЯ

С СЕМЕЙСТВОМ ПРЕТЕРПЕЕВЫХ

Семейство Претерпеевых обратило на себя внимание Семена Ивановича по тем же причинам, по каким слова кухарки, величавшей его помещиком и богатырем, доставляли ему высокое наслаждение. Встретив их в церкви, он заметил, что его пристальные взгляды на них производят надлежащее действиеодна из дочерей Авдотьи Карповны тоже начинает поглядывать на него; затем между дочерью и матерью происходит какое-то шептанье, после которого они обе вместе взглядывают на Семена Ивановича... Все это говорило герою моему, что говорят о нем. Скоро Семен Иванович мог убедиться, что об нем не только думают, но даже боятся: после посылки воза капусты Претерпеевы не могли глядеть на благодетеля иначе, как с благоговением. Дальнейшие посылки сахару, чаю и проч. окончательно убедили его в безграничной преданности Претерпеевых: