Ну привет, заучка...

Так что все все знают, как я понял, но вопросов лишних не задают. И это меня даже где-то восхищает.

— Аслан, Аслан, ну пожалуйста! Ну нельзя здесь, Европа, посадят… — зашептала лихорадочно Катюшка, видно решив сменить тактику.

Таня молчала и пыталась ее оттащить от меня. Нет, все-таки воспитали ее правильно ее мужики. Если намечается заварушка, место женщины — за спиной. Оттаскивать жертв, чтоб в ногах не путались, и подносить патроны.

А заварушка здесь будет серьезная. Потому что узнал я этих козлов. Видел на трибунах. Тренера и команда поддержки своих мальчишек. Скорее всего, все бойцы. Ну, или рядом стоят. А одного я, кажется, вообще видел на соревнованиях, уже взрослых. В качестве участника. В супертяже. И их, таких — пятеро. Шестого уработал я. Успел. А вот с этими придется разбираться. Потому что они, похоже, пьяные, пережрали пива знаменитого пражского с "печеным вепревым коленом" и почувствовали себя суперкрутыми мужиками. Которым любая баба даст.

Посмотрели по сторонам — и опа! — свободные, никем не охраняемые девочки!

Когда я пришел с булками с корицей наперевес для своей девочки, они как раз сидели за их столиком. Шестеро здоровенных мужиков. С двумя маленькими испуганными женщинами. Среди белого дня. На фудкорте. И внаглую клеились. И руки даже распускали. И уйти не давали.

Все это я уже на бегу отмечал. Пока летел через весь фудкорт к угловым диванчикам. Прям вспышками детали. Испуганные глаза моей девочки. Здоровенная лапа на хрупком плече. Решительное лицо Татьяны. Попытка встать, и тут же за руку бесцеремонно назад, на диван.

В глазах сразу как вспышки. Стоп-сигналы. Только у меня не "стоп" были. А наоборот. Очень даже "вперед".

Вот знал же, что нельзя их одних оставлять! Знал! Никогда! Нигде!

Дава и Шатер свою пасут без конца, психи совсем стали, я поспокойней, моя все же тихая девочка. Но, в роддом я, например, с ней ездил. Не мог оставить одну, не проконтролировать. Мало ли что там с ней сделают…

Дава вот не ездил со своей. Шатер присутствовал. А Дава потом во время пьянки по случаю рождения наследника признался, что не смог бы сдержаться. После первого крика ее все вокруг бы разъебал. А Шатер оказался в этой ситуации повыдержаннее.

У них уже, наверно, соревнования закончились.

Мы ушли, Катюша еле высмотрела нашего, переволновалась. А Таня вообще не может на своих смотреть. Наш Аслан захотел остаться, за своих поболеть. Вот и оставили мальчишек с Давой и Шатром. А сами — сюда. Отдыхать, отходить от переживаний. И вот еще булочек. Поели булочек, ага. Душевно так. Весело.

Поляки активизировались, двинувшись ко мне всей толпой сразу. Я коротко глянул на Таню, та, кивнув, удволила усилия и оторвала-таки от меня жену, увела в сторону, что-то шепча на ухо.

Я немного удивился, чего это она такая послушная, обычно слова доброго не дождешься от этой училки гребанной, но потом с конца зала раздался знакомый забористый мат, и я понял, что она уже видела то, чего не видел я, и не заметила Катюша. От конца фудкорта к нам летели матерящийся Шатер и молчаливый Дава, который, в отличие от друга, отвлекаться на слова во время драки не умел и не любил.

Я повел плечами, поощрительно улыбнулся полякам, еще не понявшим, в какую польскую жопу они попали. И сделал приглашающий жест. А то так и уснуть можно. Как они только, с такой реакцией, до соревнований доползли? Понятно, почему призовых мест не занимают.

— Вот оставлю вас в следующий раз за решеткой, понятно? — ругалась Таня на Даву и Шатра, выходя из полиции. — Ну сколько можно? Ну неужели нельзя было вопрос словами решить? Обязательно драться? И обязательно — так?

Ее мужчины молчали, имея, на мой взгляд, ангельское терпение. Или просто привычные уже к ее выговорам и пропускающие их мимо ушей. Пока границы не перейдет.

По моему мнению, границы она давно перешла, еще в полиции, куда прилетела через десять минут после задержания и доставки всех участников драки с адвокатом на телефоне и представителем посольства наперевес. Катюша моя, с нашими мальчишками в активе, следовала за ней в фарватере и вид имела крайне решительный.

Я даже умилился. Моя ты девочка! Бровки нахмурены, бледненькая, серьезная.

Все разрешилось быстро, тем более, что поляков мы не особенно и помяли. К моменту приезда в полицию все уже были в сознании по крайней мере. И смогли дать показания.

Ну и Таня тут явилась, выступила. И мальчишки наши, группой поддержки следом, молчаливые и серьезные, тоже умилили.

Короче, выпустили нас. И даже с соревнований не сняли.

И, только осознав, что все позади, училка дала себе волю, ругая своих мужчин прям не по-учительски. В смысле, я думал, что учителя как-то более литературно выражаются. Как это правильно? Витиевато, вот. А она прям по-простому. Сразу вспомнился случай, когда она меня вот так же в коридоре универа приложила. И каблуком еще по ноге. Хорошая женщина. Душевная. Хоть и сучка та еще. Мне даже жаль стало Даву и Шатра.

Вот то ли дело моя малышка. Как обняла, как прижалась, я растаял сразу. И забыл, что тот здоровенный козел польский сумел-таки достать один раз по ребрам. А уж когда парень мой подошел, серьезный такой, насупленный, я и вовсе кайф поймал. Подхватил его, обнял.

И теперь стоял на крыльце полицейском, в красивом старинном чешском городе, щурился на солнце, улыбался и слушал жесткий, рабоче-крестьянский мат учительницы русской литературы.

И думал, что плохо Дава и Шатер свою женщину воспитывают.

Мне и в подметки не годятся в этом плане.

А потом Катюша моя уткнулась мне в шею мокрой щекой, и я уже ни о чем больше не думал.

А чего думать? Жить надо.