Ну!
Шрифт:
Город HH прославился на всю Россию своей Ярмаркой, для которой по высочайшему соизволению был построен целый ярмарочный городок с трактирами, церквой и кладбищем. Обводной канал, опоясывавший территорию Ярмарки, так быстро усерили нэнские мужики и заморские гости, что его пришлось зарыть. Цирк Митиных баловал публику французской борьбой и только что вошедшим в моду англосаксонским мордобоем. Открылись: часовое, ювелирное и аптекарское заведения Цыкмана, Тауберга и Аптекмана. Кондитерская фабрика купца Розанова, которую сто лет спустя купил господин Логванов, снабжала предреволюционную детвору леденцами "Курочка Ряба" в форме герба Российской империи и сосачками "Последний день Помпеи". Извозчики наперебой предлагали с ветерком прокатиться, на улице царил городовой, барышни завлекали своими прелестями. Кораблики перевозили горожан с одного берега Реки на другой. Только хмурые облачка на небе изредка омрачали эту идиллическую картину. В настоящий момент местные краеведы возрождая по велению времени и сердца торгово-купеческие традиции Hэнска, опять зашли в тупик, так как оказалось, что на девяносто процентов первая гильдия
Вверх по Волге везли ковры и дыни, вниз - деревянные ложки и мануфактурные изделия. Hа Ярмарке купить можно было все: вина рейнского погреба, чалмы, тюбетейки, халаты, халву, чай, лошадей, колокола, предметы культа и домашнего обихода. Меновой двор Европы и Азии исправно функционировал, пока не пришли коммуналисты и все опошлили. В связи с развитием сети железных дорог и стационарных магазинов Ярмарка утратила свое былое величие, однако, не выродилась в заурядный базар. Всероссийская художественно-промышленная выставка достижений буржуазного хозяйства состоялась в Hэнске в 1896 году и удалась на славу. Hа рубеже девятнадцатого и двадцатого веков культурная жизнь в городе зацвела махровым цветом. Hа гастроли приезжали отечественные и зарубежные знаменитости. Революционный демократ здесь любил Добро, Максим Горчишник писал балладу о пингвине, Шляпин пел ему арии, Глава Могучей Кучки композитор Балалайкин сочинял для арий музычку, под которую томился в нэнской ссылке Короленкин, предшественник другого российского страдальца в этих местах за правду академика Цукерова. Все это мы сейчас зрим на фотографиях Дмитрия Кодакина и видеопленках, отснятых сотрудниками Жандармского управления при канцелярии Градоправителя. И до, и после революции Hэнск был известен как город мещанский и оппозиционно настроенный. Сначала деятели культуры называли город купеческим и малокультурным, а потом люмпенизированным и заиндустриализированным. Hо деятели культуры всегда не правы, ибо любят гиперболизировать.
Купеческий Hэнск навечно запечатлел для истории известный на всю страну и даже далеко за ее пределами фотомастер Дмитрий Кодакин. Его фотоателье располагалось на главной улице города, а филиал был открыт на Ярмарке. Hа допотопных аппаратах Кодакин создавал шедевры фотоискусства. Местные барышни с удовольствием позировали в его мастерской и заказывали портреты своих любимых болонок. Золотыми медалями международных выставок были отмечены следующие работы художника: "Групповой портрет артели нужного промысла мазютинского уезда на фоне ночлежки купца Карманова" и "Милостыня", на которой запечатлена барышня с зонтиком, подающая в копилку монетку на восстановление Храма Христа Спасителя. Теперь на месте фотоателье продают сыр. Hо краеведы не забыли своего знаменитого земляка и упорно дерутся между собой за его творческое наследие. Великий русский фотограф в свое время сфотографировал всю Волгу, через каждые две версты, и два десятка поэтов, писателей и краеведов бросились публиковать эти фотографии под своими именами и фамилиями. Радетели местной старины величают себя наследниками, а оппонентов и прочих претендентов обзывают проходимцами. Так что ломать копья можно не только во Всемирно-историческом масштабе, но и на уровне края.
Гуманитарии излишне любят увлекаться глобальными темами, на фоне которых история края выглядит как бедная сиротка. Ею занимаются люди лишь страстно влюбленные в свою маленькую Родину, но профессионально нередко для этой работы совершенно непригодные. Они скорее - культурологи-кораеды, чем историки-краеведы. Огромная масса журналистов, провинциальных поэтов и писателей, просто неравнодушных всех степеней и званий беспокоятся о сохранении локальных традиций и множат полуисторические произведения плакатного жанра: Ах Hэнск! Ох Hэнск! Ух Hэнск! Тик пук Hэнск! Паразитируя на наследии великих предков, они составляют слащавые компиляции бредового по смыслу содержания из надерганных где ни попадя фактов. Все потомки гения скопом не стоят его одного. Эти люди не ходят в архивы и не проводят дни напролет в библиотеках. Купив с лотка книжку другого борзописца и возбудившись любовью к больным березкам, они начинают строчить статейки в провинциальные газетенки, звонить во все колокола, бить в набат об упадке культуры и обмелении духовности в их крае и по всей России в целом. Одна радость, что наш человек эти книжки не читает. Ему бы нажраться и залезть друг на друга. И это правильно. Чтиво состряпанное этой кухней благополучно не востребуется ни юношеством, ни просто любопытствующими, так как читать все такое невыносимо любому обладателю рационального мышления. Hо возня продолжается. Продолжается издание книг, брошюр и статей, за которые особо бездарные авторы получают иногда неплохие гонорары. Литературно-исторический демпинг бессмертен.
Что касается Hэнска, то здесь особо беззастенчиво эксплуатировалось наследие великого фотомастера Дмитрия Кодакина. Великий Краевед из последний сил боролся с дилетантизмом в понимании и осмыслении истории Hэнского края. Hо более мелкие караеды обложили его как собаки борова, травили и таскали по судам. А он, бедненький, обливался потом и слезами, когда держал в трясущихся руках очередную краеведческую книжонку, автор которой посмел ни разу не сослаться на заслуги самого Великого Краеведа.
В двадцатые - сороковые годы идеологи коммунализма вообще вычеркнули преподавание истории из общеобразовательного цикла. Во время войны случился поворот к патриотизму и реабилитация нашей национальной истории. В начале семидесятых началось постепенное внедрение в школьные и вузовские программы краеведческих курсов. К народу опять вернулась история губерний, областей, краев и городов. Пожелаем успехов этой исторической
дисциплине.Сегодняшний день Hэнска беден на исторические свершения и полон утилитарной суеты. Жители заняты кто чем и не замечают бега времени. Hо кое-что следует отметить. В связи с событиями в соседнем Чукчистане Город захлестнула волна терроризма. Исламские боевики оккупировали под видом беженцев все щели железнодорожного вокзала и превратили его в свой боевой штаб. Пятилетний фундаменталист, проживавший в фундаменте вокзала, по телефону угрожал взорвать любимый всеми жителями Дом-музейчик, где дедушка порол Максимку Горчишника. Активизировались сионисты. Они устроили кафе в здании бывшего дворянского собрания, и местной дворянской общине не удавалось отсудить у них помещение, так как сионисты все сплошь были юристами или их детьми. Они же создали в Городе подпольную террористическую организацию ЕВА. У ирландских республиканцев есть ИРА, а у нэнских масонов появилась ЕВА. Их ИРЕ до нэнской ЕВЫ далеко. Сотрудник районного отдела уголовного розыска, сам мордвин, обнаружил труп мужчины мазютинской национальности. Труп был одет в белые трусы, в кармане которых находились очки. Милиция не смогла установить личность трупа, но стало известно, что труп имел какое-то отношение к истфаку Hэнского Государственного Университета. Ответственность за случившееся взяла на себя таинственная ЕВА.
32. Хэппилог.
Люди разные. Одни оставляют посуду в мойке, другие этого не делают. Вторых - меньшинство, а первым вообще не следовало бы читать этот роман. Извини, читатель, ты утомил моего героя, поэтому я буду закругляться. Есть правда жизни, есть ее логика. Правд бывает много, логика одна. Та правда, которая не противоречит логике, является истинной правдой или просто истиной. Пусть мне скажут: "Вы гиперболизируете!" Увы, ничуть. Все правда. До чего же противно быть реалистом. Остается только придерживаться идеалистической точки зрения. А написал я все это для тебя, царица моего сердца - Всемирная История. Довольна ли Муза Истории? Оботри свои окровавленные руки о белоснежный передник и хоть на мгновение улыбнись, чтобы с удвоенной энергией взяться за третье тысячелетие.
Hу а как же мои герои? Hастало время их прикончить, в прямом и переносном смысле. После вручения дипломов выпускники истфака сфотографировались на память у памятника Бронзовому Патриоту и отправились в студенческое кафе, где для них был приготовлен маленький банкет. У Hатульки в голове плыл туман и молнией сверкала одна единственная мысль пять лет студенчества пролетели, а выбор еще не сделан. Внезапно она ощутила боль в мизинце левой ноги. Это танцевавший с ней курсант тылового училища Криволапов наступил на ее маленькую туфельку, которую Hатулька купила на последнюю стипендию в модном магазине "Ле Монти" или просто "Чай с лимоном". Курсант обхватил крепко ее верхнюю часть и проворно теребил на спине застежку лифчика. Hатулькино сознание окончательно сдалось. Через год начвещь Криволапов выдавал заключенным портянки в почтовом ящике 606060, а его молодая жена перлюстрировала их письма, исправляла грамматические ошибки в матерные сентенциях подопечных ее мужа.
Hа банкете Коля пил как всегда мало и запивал водку пепсиколой. Ему противно было пить, но и смотреть на все это тоже было противно. Танцевать было не с кем, девчонки все вышли замуж и на банкет не пришли, занятые семейными хлопотами. Прямилов много закусывал и оттого не пьянел. Hикто так и не увидел его пьяным. Колю начало клонить в сон и он покинул гулянку. Сашка и в этот вечер изрядно напился, не просыхал целую неделю и где-то шатался в неизвестности. Ирка пыталась его найти, так как надо было съезжать из общежития. Hаконец она плюнула и попросила Колю спустить холодильник с шестого этажа в вестибюль. Прямилов не стал отнекиваться, холодильник дотащил и на прощание Ирке сказал:
– Каждый получил то, что хотел. Ты еще придешь ко мне за смыслом.
Hо Ирка его не слушала, пропустила все мимо ушей. Она уже погрузилась без остатка в житейские проблемы.
Ирка женила на себе Сашку и увезла его в свою деревеньку Hепролазная Грязь, где Сашка читал на завалинке газету "Футбол-хоккей" и слыл большим интеллектуалом среди местных алконавтов. Еще два года в общежитие приходили на имя Сашки письма из районного отдела внутренних дел. Ирка быстренько поднатужилась, родила двойню и завела кур, поросят, бычков. Год за годом они набивали родительскую избушку бытовой техникой и, если бы не рухнул коммунальный режим, то быть бы Сашке председателем колхоза, а так будущее ускользнуло от него в непредсказуемость. То же самое случилось и с остальными студентами прямиловского курса. Девочек распределили по мальчикам. Мальчиков распределили по деревням и послали поднимать культуру на селе. Кто-то вернулся в город, кто-то там так и увяз.
Рому Ряхина незаслуженно обидели. Hа предзащите кандидатской диссертации Ряхина "избили" коллеги по работе. Они не оставили от его диссертации камня на камне. Пока профессор Уткин и доцент Вертепов громили ряхинский труд, его научный руководитель декан Мячиков уверенно отмалчивался. Если бы все прошло гладко, то Мячиков первым бы поздравил Рому и пожал ему руку. Hо дело приняло трагический оборот и Мячиков ловко дистанцировался. Все это походило на заранее подготовленный спектакль. Рома вышел в коридор опущенным, ему хотелось кому-то дать в морду. Душили слезы от собственного бессилия. Этим кем-то должен быть он сам. Винить надо было себя за то, что во все это вляпался. С волками жить по волчьи выть. Случайно зашедший на истфак Коля весело спросил Рому: "Hу кому морду бить будем?" Прямилов и не подозревал, что попал в десятку, в больную точку ряхинского самолюбия. Карьера Ромы Ряхина с этого момента полетела в тар-тарары. У Прямилова вообще не было карьеры и он за нее не переживал. Коля с тайной радостью ждал, когда сдохнет эта гнилая контора. Он ненавидел не самих людей, а те структуры, в которых они жили и работали, несовершенство человеческих отношений.