Нуар

Ричард Грай подмигнул двум веселым сицилийцам с вывески и ускорил шаг. Он почти уже пришел, от новой пиццерии нужно свернуть налево, миновать еще две витрины…

Молочный магазин… Сувенирная арабская лавка…

Вот!

Бывший штабс-капитан отошел к самому краю тротуара, чтобы без помех полюбоваться надписью, такой же новенькой, как и только что виденная, но уже на французском: «Jeux amusants!» [37] Особенно ему понравился восклицательный знак, огромный, словно вбитая в землю оглобля. Слева от оглобли красовалось невиданное чудище. Только приглядевшись, можно было понять, что художник хотел изобразить самого обычного шахматного коня.

37

«Веселые игры!» (франц.).

Как следует изучив вывеску, он бросил окурок в ближайшую урну, подошел к двери. Взялся за узорную медную ручку, слегка надавил – и услышал веселый звон колокольчика.

За порогом его встретил неясный сумрак. Ричард Грай сделал два шага по истертой ковровой дорожке, остановился.

– Деметриос! Выбирайся из-под прилавка, к тебе покупатель. Кстати, здесь продается славянский шкаф?

– Это всё те же шашки, Рич. Но… Немного другие, сейчас увидишь.

Деметриос, смущенно улыбнувшись, пододвинул к самому краю стола игральную доску – четырехугольный деревянный крест, истыканный маленькими круглыми отверстиями. Покупателей в небольшом магазинчике не было и, похоже, не предвиделось. Ричард Грай оказался полностью во власти истомившегося от любви к «Jeux amusants» грека, чему не стал противиться. Деметриос оставался тем немногим, что еще не успело измениться в Эль-Джадире.

– Доску узнал? Да-да, все та же «Лиса и гуси», я тебе уже показывал. Но чуть-чуть измененная. Заметил?

Бывший штабс-капитан постарался сдержать усмешку. Деметриос не бросит свои доски с фигурками даже у расстрельной стенки. Нелепый маленький человечек с вечно виноватыми глазами – такой он всегда, даже когда стреляет в спину. Но кто станет подозревать увлеченного всякой ерундой чудака?

– Здесь, – незажженная папироса зависла над одним из «крыльев» доски-креста. – Этого квадрата не было. Вроде бастиона, правда?

Грек даже засопел от радости.

– Совершенно верно! Прекрасная у тебя память, Рич. Это – «форт». Обычно в нем девять лунок, их выделяют нарисованной «стеной». Но настоящие любители, вроде меня, не признают полумер и предпочитают выстраивать настоящие крепости. Здесь пока фундамент, я над ним еще поработаю. А сама игра называется «B"aren und Hunde». Если перевести…

– «Медведь и собаки». В таких объемах немецкий я еще помню.

Ричард Грай, щелкнув зажигалкой, окинул взглядом украшенные игральными досками стены, красный коврик на прилавке, тоже игральный, в фигурных золотых разводах.

– Глазам своим не верю. Деметриос, ты стал лавочником!

– А что такого, Рич? – большие темные глаза удивлено моргнули. – Годы идут, мы не молодеем, пора бросать якорь. Почему бы и не здесь? Хочешь, я поставлю у входа настоящий славянский шкаф? Ты будешь чаще заходить и каждый раз повторять одну и ту же шутку… Да, насчет этой доски! Ты пасьянсы любишь? Дело в том, что есть легенда, будто некий граф из Прованса попал в тюрьму. Ему там было скучно, и он придумал пасьянс как раз на доске для «Лисы и гусей». Это и есть знаменитый «Солитёр». Я вечерами иногда балуюсь, раскладываю. На такой доске очень удобно, советую попробовать.

Грек вновь виновато заморгал, и бывшему штабс-капитану подумалось, что у настоящего Деметриоса есть брат-близнец, беззащитный и слабый любитель никому не интересного антиквариата. Или говорящая маска с наивными стеклянными глазами.

– Поставь у входа шкаф, Деметриос. И о тумбочке не забудь, так будет смешнее… Я пришел, чтобы сказать тебе спасибо. Ты не подвел и не предал, хотя вполне мог. Мне очень хочется верить, что причиной тому – не только страх.

– Ну, что ты, Рич, что ты! – грек вскочил, прижал руки к груди. – Мы же друзья, мы же…

Не договорил, упал обратно на стул. Ричард Грай подошел ближе, положил ладонь прямо в центр «форта».

– Ты знал, что я вернусь, Деметриос. Ты сам возвращался на «Текоре». Мы не станем это обсуждать, я лишь хочу тебя успокоить. Мы с тобой не мертвецы, мы просто попали в маленькую компанию счастливчиков. Если хочешь, объясню, почему такое стало возможным.

Любитель настольных игр отвернулся, помотал головой.

– Что ты объяснишь, Рич? Что? Я и сам знаю, каково это – стоять возле собственной могилы. А про тебя я все понял, когда узнал, что ты бываешь в том магазине за цитаделью. На «Текоре» мне назвали адрес, велели приходить, если будет плохо. Я там тоже бывал, продавец посоветовал заняться чем-нибудь нелепым, детским, хотя бы настольными играми. Вот я и увлекся… Помогает, но не всегда. Иногда ставишь фигурки – и видишь, как она идет по тому коридору. Заходит в одну комнату, потом в другую…

– Считай, что я тебя пожалел, – бывший штабс-капитан затушил папиросу, наклонился над столом. – Но ты не ушел в монастырь, друг Деметриос, и даже не записался в «Армию Спасения». Так что перестань ныть! Или это тоже игра? Если так, считай, что у нас с тобой ничья. Кстати, как с почтой? Мне кто-нибудь писал?

Деметриос, молча встав, прошел за прилавок, долго возился, переставляя какие-то коробки. Наконец достал небольшую кожаную папку, поднял повыше, осторожно сдул пыль. Дернув плечами, пояснил все так же виновато:

– Давно ничего не было. Неделю назад заходил в твое почтовое отделение, которое на горке…

На стол легли две стопки, побольше и поменьше. Первая – возле квадрата-«форта», вторая – у «крестового» подножия.

– Я отдельно сложил. В большой – всё по твоим лекарствам. Просьбы, предложения, благодарности. Знакомым я ответил, что ты уже не в деле… Ну, а все прочее – тоже отдельно.

– Изучил? – хмыкнул бывший штабс-капитан, бегло проглядывая адреса. Не дождавшись ответа, взял вторую стопку, подержал в руке, положил обратно. Читать не имело смысла. Торговые дела он свернул еще летом 1943-го, тогда же отписал партнерам, продал все лишнее. Во второй же стопке его ждали письма от мертвецов. Все эти ребята погибли во Франции, один на Корсике, при штурме Аяччо, остальные в Верхней Савойе. Он уехал из Эль-Джадиры раньше, чем думал – и разминулся с белыми конвертами.

– Сожги, – вздохнул он, доставая новую папиросу. – Этот мостик, Деметриос, уже никуда не ведет.

Грек замялся, посмотрел странно.

– Было… Было еще письмо – от твоей девочки из Нью-Йорка. Собственно, она мне написала, когда узнала, что ты… Что тебя…

– Что я, – равнодушно согласился Ричард Грай. – И что меня. Как там у нее дела?

– Прекрасно, прекрасно! У нее все хорошо, Рич. Только… В конверт она еще одно письмо вложила – для тебя. Если вдруг… Если ты все-таки вернешься, Рич. Я не удержался, распечатал. Прочитал…

Бывший штабс-капитан отвернулся, достал зажигалку. Грек подскочил, схватил за локоть.

– Да-да, Рич, нельзя было, понимаю. Но меня словно переклинило. Подумал, что если она тебе пишет, значит, знает – и о «Текоре», и обо всем прочем. Вдруг ты рассказал ей что-то важное? Не смог удержаться, прости!

Ричард Грай отвел чужую руку, дернул уголками губ.

– Ничего, друг Деметриос. Надеюсь, чтение было поучительным.

Затемнение Нью-Йорк Август 1944 года