Нуба

Он прислушался к наступившей тишине, обводя глазами лица, на которых радость сменилась напряженным страхом и нетерпеливым желанием, чтоб эта часть праздника поскорее миновала.

Складки рукава мягко колыхнулись, палец указал на девушку, что хлопала и смеялась вместе со всеми.

— Ты останешься здесь, к радости темного Огоро…

Девушка замерла. Глаза на круглом лице стали огромными.

— Нет!

— Да! Да! — закричала толпа, и ближайшие к ней сомкнулись плечами, выталкивая избранную вперед.

— Ты останешься здесь. К радости темных эгов.

Худой мужчина забормотал что-то, оглядываясь, упал на колени, мелко кланяясь и пытаясь уползти в чащу топчущихся ног. Пинками его вытолкали обратно, двое кинулись, удерживая на месте извивающееся тело.

Жрец, поглаживая висящий поверх одежды серебряный шестиугольник, с удовлетворением смотрел, как по мере уменьшения опасности быть избранными, лица людей разгораются, и глаза заливает лихорадочный блеск.

— Ты останешься здесь. К радости темной Кварати…

— Ты останешься здесь…

— Ты…

Избрав шестерых, жрец поднес знак к губам и поцеловал прохладное серебро. А потом, делая руками движения, будто загонял в загородку разбежавшихся кур, отечески улыбаясь, воскликнул:

— Идите же! Идите!

Гомоня, люди вставали, толпясь, двигались по траве к стене дрожащего тумана и исчезали в нем, взбираясь по лесенкам на уровни галерей. Удобно усаживаясь, жрец вздохнул, расправляя складки одеяния. Благожелательно смотрел, как стражи толкают перед собой шестерых избранных к отдельной лестнице, ведущей в камеры приготовления.

— Мой жрец, мой Пастух! Да будет тьма добра к тебе всегда!

Жрец опустил глаза, разглядывая лежащего у подножия молодого мужчину в синей короткой даге. Тот возносил хвалы, хлопая по траве ладонями и утыкаясь носом в землю после каждого слова.

— Прими мою просьбу!

— Говори, — разрешил жрец. Улыбнулся девушке, избранной первой, а та застыла в толстых руках стражей. И кивнул, чтоб не уводили. На лице пленницы отразился смертельный испуг, смешанный с надеждой.

— Это. Моя нареченная. Это — Нусса. Позволь мне…

— Говори, мальчик.

— Позволь мне самому отдать ее темному Огоро, — юноша поднял голову и стоя на коленях, жадно смотрел на пастуха, облизывая толстые губы.

— Ты хочешь спуститься на черный песок, сам привязать ее тело и сидеть рядом, глядя, как радуется Огоро своей новой любви?

Спрашивая, пастух посмотрел на остальных жрецов, стоящих рядом с креслом. Те улыбались юноше.

— Да, — хрипло ответил тот. И не повернул головы на тонкий вскрик девушки, обмякающей в руках стражей.

Хлопнув ладонями по драконьим головам, пастух рассмеялся. Жрецы рассмеялись следом.

— Ты доставил нам радость. Я думал, вслед за ней придется избрать и тебя, но такая неожиданная, такая прекрасная радость! Ты поступил, как подобает. Иди и смотри в глаза избранной. После будешь награжден.

Кланяясь, юноша вскочил и побежал вслед за стражами. Жрец-Пастух кивнул Рыбаку.

— Спустись и проследи. Вдруг это животное решилось на обман. Хотя его глаза говорят об истинности желаний.

Светлый сад опустел. Издалека слышались крики и смех, нестройная музыка и пение.

Жрец-Пастух повернулся, поворачивая кресло, укрепленное на толстой вращающейся ноге. Позади него, на мраморной платформе был укреплен высокий столб, с продольными щербинами по старому мореному дереву. К столбу был привязан Нуба, схваченный поперек шеи кожаным ремнем, смотрел перед собой. А у его ног лежала Матара, выставив вверх круглое плечо, с телом, укутанным в рваный хитон. Разбросанные по белому мрамору руки, усеянные свежими ранами от поцелуев Огоро, казались выпачканными живой грязью — светлая кожа тускнела, оставляя все больше места черным пятнам и полосам.

— Снимите ремень с горла, пусть видит свою белую заботу, — распорядился Пастух.

Щелкнув, ремень освободил мужскую голову. Опустив лицо, пленник жадно разглядывал лежащую у его ног девушку. И на распухшем от побоев лице пробегали волнами радость, надежда, сострадание и понимание того, что произошло.

— Я вижу твое лицо, большой крикун, — нараспев заговорил Пастух, — вижу, как радуешься, что женщина у твоих ног не та, которую хранишь. Приятно, что смерть и мучения постигли другую? Но ты не прост, как сыны и дочери удовольствий. За радостью пришла жалость. Она хмурит твои брови и собирает морщинами лоб. Тебе жаль и эту. А как с мыслями? Ты уже можешь думать, хранитель Нуба?

И жрец передразнил его крик:

— О, Хаидэ-э-э!.. Так ты звал ее? Я жду, когда твое лицо расскажет, что ты понял содеянное.

Большие ладони хлопнули по резному дереву.

— Вижу! Понял. Да, великан, ты позвал ее, свою заботу, свою драгоценность. Открыл нам дорогу в ее душу. Теперь лишь дело времени, и она будет взята темнотой. У нас много что есть предложить воительнице, носящей в чреве ребенка, а в сердце думы о троих мужчинах одновременно. Фу, как это низко, не правда ли? Спит с одним, мечтает о другом, а зовет третьего! И такая сумеет защититься от нас?

Он искренне рассмеялся, и жрецы подхватили раскатистый смех. Пастух поднял руку и аккуратно вытер уголок подкрашенного глаза.

— Что ж. За такой прекрасный дар темноте положена награда. Мы справедливы. Сейчас ты ее получишь.

— Где Онторо, — сипло спросил пленник, разлепляя пересохшие губы, вздутые от ударов стражников.

— Твоя помощница и избавительница? Душевная подружка, которую ты успел, как следует полапать, когда торопился сбежать от нас?

Пастух покачал большой головой. Поцокал укоризненно:

— И эти люди кичатся своей правильностью. Вы — скопище мерзких лживых тварей. Вы лжете себе и миру, выпячивая свои добродетели, которые нарушаете, делая каждый следующий шаг! Еще немного времени, и ты лежал бы на ее теле, извиваясь, как червь, запускал бы в женское нежное свой мужской корень. О-о-о, Хаидэ! Где ты, моя любовь? Смотри, как мой змей ползает в чужих норах! Ах, возлюбленный Нуба! Сейчас я прилечу к тебе, вот только выберусь из постели, в которой меня греет сильный и ловкий самец! Да самый дохлый последыш из моего стада в тысячи раз честнее и чище вашей лжи. Он говорит — я хочу радостей, дай их мне, мать темнота. И мать темнота дает все, тем, кто служит ей. Честно и чисто. Как этот мальчик, что захотел большего удовольствия и сядет смотреть на любовь Огоро к его нареченной.