Нуэла

Подошел он и к Радову, даже присел с ним рядом на скамейку.

– Скажите, и долго еще нам здесь ждать?
– заговорил он, приподняв шляпу.

– Сказали, в десять откроют.
– Радов взглянул на часы.
– Значит, через пятнадцать минут.

– А у вас, простите, кто здесь лежит?

– Дочка в хирургическом, - коротко ответил Радов, не желая вступать в разговор с незнакомым человеком.

Но незнакомец и не думал прекращать расспросов.

– Что, была сложная операция?
– продолжал он участливым тоном.

– Нет, ее сбила машина, вот и...

– Какое несчастье! И эти негодяи, наверное, как всегда, укатили с места происшествия.

– Почему вы так думаете?
– насторожился Радов.

– Я сам год назад был свидетелем такого случая. Эти автомобилисты-любители совсем распоясались.

– Да, машина уехала, - вздохнул Радов.

– Но вы запомнили ее номер? Или хотя бы марку, цвет?

– Нет, не запомнил ни того, ни другого. Не до этого было...

– Жаль, жаль! А как дочка, в реанимации?

– Нет, все обошлось без больших травм.

– Ну, слава Богу, слава Богу!
– воскликнул толстяк с неподдельным участием, и Радов даже пожалел, что слишком холодно отвечал на его вопросы. Следовало, хотя бы ради приличия, и ему поинтересоваться, к кому пришел незнакомец в больницу. Но в это время толпа заволновалась и хлынула к дверям. Радов поспешил вслед за всеми.

Отыскать Нуэлу не составило большого труда. Но с каким волнением переступил он порог указанной ему палаты! '

Нуэла лежала в дальнем углу, у окна, и еще издали протянула обе руки ему навстречу, а в глазах ее было столько радостного ожидания, что тугой комок подкатил к горлу Радова и в груди стало тесно от нахлынувшей нежности и боли. Трудно было вообразить положение более безвыходное, чем то, в какое попала Нуэла, в сущности совсем еще девочка, оказавшись в чужой стране без родных и близких, без каких бы то ни было документов, без средств к существованию, да еще угодив на больничную койку. Но чем он мог помочь ей?

Радов постарался согнать с лица следы этих скорбных

мыслей и подошел к кровати Нуэлы.

Она приподняла голову с подушки, поправила на груди простыню. Глаза ее светились мягкой, доверчивой улыбкой.

– Ой, какие шикарные цветы! И это мне?!
– воскликнула

она вполголоса.

– Конечно тебе, - ответил Радов, легонько сжимая тонкие пальцы девушки и даже не замечая, что говорит ей «ты».

Впрочем, Нуэла, кажется, тоже не заметила перемены в обращении к ней. Она зарылась лицом в тугие полураскрывшиеся бутоны роскошного букета, и только он один мог услышать ее прерывистый шепот:

– Как мне благодарить вас за такую радость? Чем отплатить за вашу заботу обо мне? Ведь я не знаю даже, как вас зовут, - добавила она чуть слышно.

– Как меня зовут? Разве ты забыла, что для всех здесь, в больнице, я твой отец?

– И значит, должна называть вас папой?

– По крайней мере, пока не выйдешь из этой палаты.

– О, я готова называть вас так всегда.

– Вот и отлично. А как ты себя чувствуешь?

– Да в общем... хорошо. Почти хорошо. Вчера мои ноги просветили рентгеном. Нашли небольшие трещинки.

Но сказали, что они срастутся без всякого хирургического вмешательства. А сегодня я пробовала даже ходить. И знаете, ничего...

Она не сводила с него больших блестящих глаз, а ему снова и снова казалось, что все это сон, галлюцинация, чудесное возвращение в прошлое; что не могло возникнуть столь поразительного сходства в силу простой случайности. Ведь даже выражение глаз Нуэлы, малейшая черточка ее лица, тончайшие оттенки ее голоса были точно такими же, как у оставшейся в его памяти Джуны. А само появление ее! Он отлично помнил, что именно о ней, Джуне он думал в тот момент, когда из-за поворота показалась Нуэла. А ее странная невесомость! А непонятная связь с только что разбившимся самолетом, на котором, как сегодня еще раз подтвердили, не спасся ни один человек!

Все это было более чем необъяснимо, и десятки вопросов готовы были сорваться с языка Радова. Но он видел нежелание Нуэлы рассказывать о себе и потому продолжал говорить лишь о ее самочувствии, о погоде, о больничных порядках и тому подобных вещах.

Впрочем, уже через несколько минут она сама вернулась к событиям вчерашнего дня:

– Скажите, а что нового говорят об этой кошмарной авиакатастрофе?

– По-прежнему ничего определенного. Предполагают теракт. Подтверждают, что никто из пассажиров и членов экипажа не остался в живых.

– Это ужасно, конечно. Но для меня даже лучше, что и я считаюсь погибшей.

– Почему же, Нуэла?!

– Позже я расскажу вам все, и вы поймете. Я ведь вынуждена была бежать из Индии. Но только в самолете поняла, что... — она зябко поежилась, быстро обежала взглядом дверь и окна.
– Нет, об этом тоже после. Все это так страшно! И в двух словах не скажешь. А вы... Вы еще придете ко мне?

– Конечно! Завтра же. Что тебе еще принести?

– О, ничего! Вы и так завалили меня гостинцами. Мне ничего не нужно. Приходите только сами. Если сможете...

Радов ласково погладил ее по голове. А Нуэла, высвободив руки из-под простыни, робко коснулась кончиками пальцев его груди и тихо повторила:

– Приходите... пожалуйста... Я буду ждать вас... папа.

Полный самых сложных чувств и переживаний вышел Радов из палаты Нуэлы. А по выходе из больницы его ждала еще одна неожиданная встреча.

Не успел он пересечь сквер, как кто-то стукнул его по спине и знакомый рокочущий бас прогремел над самым ухом:

– Здорово, Андрей!

Радов обернулся и увидел отставного майора Рындина, того самого, который надоумил его назваться отцом Нуэлы.

– Что, решил навестить свою «дочку»?
– продолжал тот, не скрывая усмешки.

– Да. У нее здесь, оказывается, ни родных, ни близких. Ну и, сам понимаешь...

– Очень даже понимаю. А ты скажи мне, что за толстяк в шляпе увивался вокруг тебя сегодня утром?

– Кто его знает! Тоже, наверное, пришел навестить кого-то из больных.

– А о чем он так усердно тебя расспрашивал, не об этой ли индианочке?

– Спрашивал и о ней.

– И ты так все ему и выложил?

– Было бы что выкладывать. Я сам мало что о ней знаю.

– И хорошо, что нечего было выкладывать. Не нравится мне этот тип. А у меня, как ты знаешь, глаз наметанный.

– Чем же он тебе не понравился?

– А тем хотя бы, что никаких больных ему навещать не нужно было. Ты вот расстался с ним - и сразу в дверь. А я подождал и посмотрел. Встал он, поговорив с тобой, со скамейки и, выждав, когда все ожидавшие войдут в больницу, преспокойненько развернулся и пошел прочь.

– Как пошел прочь? Чего же он тогда ждал столько времени?

– Стало быть, ничего не ждал. А нужно было ему только выведать у тебя все, что ты знаешь о своей «дочке».