Нулевая борьба. Пролог
Шрифт:
Очнувшись, я попытался разглядеть своё местонахождение. Все вокруг было белым. На меня светили длинные лампы с потолка, которые шли вдоль коридора, в котором я лежал. Стеклянные комнаты имели защитные экраны, которые можно было опустить, чтобы скрыть то, что в них находится. С трудом встав на ноги, я начал осматриваться. Кажется, я попал в какую-то подземную лабораторию, где пытались что-то вырастить или создать. Это я определил по тому, что в одних камерах лежали кости маленьких химер, в других стояли огромные прозрачные резервуары с какой-то жидкостью, в третьих находились маленькие резервуары с растениями, ящерицами, змеями, пауками, гекконами. Была комната с трехмерной голограммой лесов и полей. В ней также были компьютеры и экраны для трехмерных визуализаций. Разные записи, зарисовки с химерами, пустая кружка из-под кофе. А еще была комната для препарирования, комната отдыха и спальный отдел. Но больше всего меня обрадовали кухня и прохладный склад, где находилась еда, которую можно было хранить годами. Разумеется,
— Есть кто? — громко спросил я, когда немного освоился, чтобы удостовериться в том, что в лаборатории никого, кроме меня, нет.
Мне ответила лишь тишина, и я был этому рад. Наевшись, дошел до душевой кабины, снял всю одежду и расслабился под тонкими струями теплой воды. После и вовсе сел, растекаясь от удовольствия. Через полчаса, закончив мыться, я подошел к зеркалу и начал рассматривать себя. За время пребывания в регионе я достаточно изменился и себя прошлого напоминал лишь отдаленно. На лице появились шрамы, которые я даже не заметил, когда успел получить. Появились борода и усы, худоба обтянула кожей мышцы и кости по всему телу. Я увидел, что нет кисти на руке, и уродующую лицо подпись. «Каким же сволочным зверем нужно быть, чтобы отрезать от человека части ради забавы?!», — думал я, разглядывая своё обезображенное лицо.
После еды и душа меня разморило и потянуло в сон. Да и на поверхности была ночь, так что я, не задумываясь, отправился в спальный отдел. Нашел шесть комнат, в каждой было по две одноместных кровати. Я выбрал дальнюю от входа и прихватил с собой когти, чтобы, в случае чего, была возможность обороняться. Кровать, по сравнению с землей, была очень мягкая, и я в неё буквально провалился. Сон настиг сразу же.
Проснувшись, я увидел светло-голубые стены в мягких тонах и белый потолок. Я был безумно рад тому, что опасности региона остались позади, но при этом помнил то, что теперь у меня нет кисти на правой руке и что я обезображен подписью на лице. Я стал неполноценным, не могу все делать так же, как раньше, и это начало на меня жутко давить. Если в регионе не было времени на страдания, самобичевание и прочие вещи, то сейчас все это начало подступать к горлу, потому что уже не было нужды бороться за жизнь. Сдавило легкие. Подступил ком. В руках почувствовалась слабость. Точнее, в руке, чтоб ее... Было больно все осознавать. И если с таким лицом можно было как-то жить, то с такой рукой терялась прежняя функциональность, которая постоянно напоминала о себе. Да и как выжить в регионе, если вдруг я решу вернуться назад, в полис, ведь здесь в одиночку можно сойти с ума. Так говорили в новостных лентах и блогах. Это должно случиться.
Чувство голода пропало. Желание жить пропало. Я ходил, поникший, по коридорам лаборатории и пытался вновь обрести себя. В одной из комнат нашел белую резиновую перчатку и надел её на руку, сходил на кухню за соломинкой, после чего надул перчатку, чтобы создавалась иллюзия того, что у меня есть кисть, просто она находится в перчатке. Это, конечно, не решало моей проблемы, но как-то занимало беспокойный ум и утешало. Затем возник страх, что кто-нибудь может прийти, ведь это чья-то лаборатория, или вдруг сюда заберется какая-нибудь химера и откусит мне вторую кисть. Из комнаты для препарирований я забрал медицинскую каталку и поставил её в лифт. Часть каталки как раз не входила, что мне и было нужно, поскольку, если бы лифт начал подниматься наверх, он бы застрял и заблокировал проникновение чужого в лабораторию.
Попив, я решил унести кружку на кухню, чтобы помыть, но, когда подошел к столу и попытался поднять руку, заболело плечо. От этого я дернулся и задел перчаткой стоящий передо мной стол. Перчатка смялась. К горлу вновь подступил ком, сдавило легкие, появилось какое-то напряжение в голове. Я громко задышал, перевел взгляд, стараясь отвлечься, но это было уже сложно сделать, поскольку, куда бы я ни смотрел, перед глазами стояла всё та же картина. В панике я развернулся и хотел уже было уйти, но вернулся и взял кружку другой рукой. Для себя посчитал, что если не заберу, то проиграю своим страхам и боли, чего я не желал больше делать. Но все еще жалел о том, что пошел за этим чертовым шлемом. Ведь если бы не он, кисть была бы на месте. Дверь я бы открыл и так. Наверное. Может, даже раньше. Не стоил тот чертов поход моей кисти. Он сделал меня уродом.
Про себя я думал, утешаясь, что с закатом солнца не приходит конец света и поэтому не стоит сходить с ума каждый вечер. Мир имеет полутона и не соответствует идеалистическим концепциям юношеского максимализма, где либо все, либо ничего. Есть вещи, в которых идеал имеет недочеты и потому является идеалом, так как со своими недочетами представляет собой нечто выдающееся и сверхценное. Идеал человеческого представления о людях или событиях в перспективе времени скучен и потому несовершенен. Таким образом, истинный идеал лишь кажется несовершенным и дает место уступкам и согласию, чем и задает свою бесценность. Кажется, все этим должны перестрадать в своё время, и очень жаль, если данный период затягивается, поскольку это несет за собой соответствующие последствия. Не будет страдать
человек — не будет роста, а если не будет роста — рано или поздно это закончится фатально. Что уж говорить, про такое место, как регион, которое не прощает никаких ошибок. В мою голову забилось максималистское желание что-то изменить, и я за это поплатился. Стоило бы, конечно, поблагодарить жизнь за то, что все так легко закончилось, но максимализм еще колотится в моей голове и кричит: «Ты несовершенен, ты неполноценен, ты урод, ты уже никогда не будешь лучше других!». И я слышу этот крик, он раздается эхом в пустоте, в которую я падаю, не отрываясь от земли...Кружку я все-таки помыл. Сварил кофе. Уселся в комнате, где была голограмма леса, и уставился на неё. Я понимал, что у меня слишком много времени для ненависти, и решил отвлечься, припомнив драгоценное существо из прошлого. Молли. Её имя гладило моё расстроенное сердце нежной рукой и успокаивало мысли. То было прекрасное время, в которое больше нельзя было окунуться. Жаль, что в этой жизни мы ничего не можем удержать. Ускользает всё. Эмоции от прочитанных книг стираются, умные мысли со временем кажутся глупыми, прежде любимые люди перестают волновать. Это вызывает некоторое разочарование. Но как же все-таки здорово, что любовь — это не навсегда, что отношение к вещам и поступкам со временем меняется и что жизнь невозможно бесконечно жить! Если представить, что было бы, не будь течения времени, получается ужасная картина. Всю жизнь любили бы одного человека, а он навсегда был бы прикован к другому. Обиды всегда оставались бы яркими, а ведь близкие периодически причиняют нам боль. Мы бы верили в глупые идеи всю жизнь и не пытались развиваться. Мир стал бы адом и очень быстро закончился бы войной. Поэтому, я думаю, как здорово, что это всё не навсегда...
На столе я заметил движение. Присмотревшись, понял, что голограмма — это не макет проекта, не разработка, а карта того, что находится выше уровня земли, надо мной. Увидел палатку, которая находилась примерно в паре километров от лаборатории, увидел кости, которые плохо просматривались, видимо, из-за малого количества камер, и увидел химер, которые шныряли в поисках новой жертвы. Это заставило отвлечься. Я мог видеть только открытые пространства и лишь частично — лес, который находился рядом, в который я ранее ходил. Пространство просматривалось до полиса. Видимо, голограмма нужна была, чтобы безопасно добираться в Горгород. Соответственно, люди, которые здесь работали, жили в Горгороде. Но я ничего не слышал о подобных лабораториях. И возникал вопрос: для чего нужно было создавать лабораторию за пределами полиса? Ведь это опасно по целому ряду причин, и главная — высокая вероятность смерти. К чему этот неоправданный риск? И тут впервые я отвлекся и задался вопросом, куда же я на самом деле попал, для чего это нужно и кому это принадлежит. Впервые я стал по-настоящему всё осматривать. Решил начать с комнат, где могли лежать личные вещи, чтобы можно было понять, кто здесь был.
В первой комнате, которая была ближе всех к выходу, я ничего не нашел. А вот во второй увидел на тумбе фотографию близнецов лет трех. Было удивительно увидеть бумажную фотографию, потому что ими давно никто не пользовался, и это характеризовало человека, которому она принадлежала. Сзади на ней была подпись карандашом: «Ты здесь ради них». Почерк был сложночитаемым и, скорее всего, принадлежал мужчине, поскольку, как правило, мужчины пишут некрасиво. Да что там — коряво! В ящике тумбочки лежал личный дневник в кожаной обложке, простой карандаш, сточенный с обеих сторон, очки, какие-то таблетки без этикетки и боевой пистолет. Постель была не заправлена и грязновата. Окинув комнату взглядом, я увидел на шкафу, встроенном в белую стену, царапины от когтей какого-то зверя. Это вызвало вопросы. Как здесь оказался зверь или химера? Почему только один след от четырех когтей? Давно ли это произошло и не угрожает ли мне опасность?! В шкафу висела заношенная одежда. В карманах мне ничего не удалось обнаружить. Еще висела какая-то непонятная вещь: черная, в виде какого-то корсета, видимо, что-то для позвоночника. Наверняка у человека, работавшего здесь, были проблемы со спиной.
Пока я рылся и перебирал чужие вещи, мне захотелось кушать. Ничего специфического я не нашел, кроме записной книжки. Взяв со склада еды, я притащил её на кухню и начал читать.
Запись 1. «Теперь я должен сюда что-то писать. Даже не представляю, что. Психолог говорит: надо. Ну, вот. Написал...»
Запись 2. «Прошла неделя. Отругали, как ребенка, за то, что не пишу. Что ж, я написал. Пусть этот болван будет доволен. Лишь бы отстал».
Запись 3. «Это опять я. Не знаю, зачем. Ну, вот, написал. Просто было скучно. Вдруг подумал».
Запись 4. «Сегодня он меня похвалил. Говорит: прогресс есть. А в его глазах читаю, что нет. Держит меня за идиота, бестолочь!».
Запись 5. «Девять дней назад умерла моя жена. Очень больно это осознавать».
Запись 6. «У меня не осталось никого. Сначала умерли две моих дочери. Затем жена. Надеюсь, скоро и я умру... Пусто внутри».
Запись 7. «Очень устал».
Запись 8. «Сегодня перебирал вещи в шкафу. И почему так много женских вещей? Нет, я не жалуюсь. Просто... очень больно. Я помню Нэл в каждой из них. Это невыносимо — брать и упаковывать их в коробку. Будто от себя отдираешь часть, которая никогда уже не вернется к тебе. Хочется по-волчьи выть от боли».